– Ха, – говорит мама, однако глаза у нее красные и опухшие, как только теперь замечает Майлс, а ресницы ощетинились, словно морские ежи.
– Ты плакала?
– Нет. Это обеззараживающий спрей. Он жжет. Как же он жже-е-е-е-ет! – Она снова подражает Нику Кейджу. – Будто ПЧЕЛЫ В ГЛАЗАХ!
– Мама, мне обязательно надо будет пройти тест мормонов гипофизики? – На самом деле это называется «тесто гормонов гипофиза», Майлс видел это слово в не очень качественном видео, которое ему показывала доктор Блокленд. В видео объясняется, что это вроде трепанации черепа, но только через рот, оно сделано как мультфильм, предположительно для того, чтобы дети лучше его воспринимали. «Мы можем добраться до гипофиза через мягкие ткани нёба, – неестественно спокойным голосом рассказывает женщина-комментатор, – чтобы измерить уровень тестостерона и скорость его выработки, что нельзя сделать по обыкновенному анализу крови. Возможно, вам будет неприятно, вы ощутите укол, но это поможет нашим врачам и другим мальчикам, таким же, как вы!»
Не так мучительно, как когда к ним лично обратилась генерал Вэнс, объяснив, почему их нужно держать на карантине, и добавив, что будущее в их руках (она имеет в виду «в трусах», наклонившись к нему, шепнул Джонас). Майлс помнит, как она все говорила и говорила, так на самом деле толком ничего и не сказав. Эта беседа была подобна лейкопластырю. Никто не собирался оказывать на них давление, сказала Вэнс, ее задача в том, чтобы все были здоровы и счастливы, и ей только хочется попросить их постараться как можно лучше переносить эти трудности, так будет продолжаться не вечно, и она заверила всех в том, что правительство работает над действенным долгосрочным решением, с учетом в первую очередь их нужд и потребностей, чтобы они как можно скорее вернулись к нормальной жизни, такой, какой она станет.
Затем она показала еще один мультфильм, в котором объяснялось, что вирусные рецепторы подобны замочным скважинам, а сами вирусы – это ключи, и что-то у них в организме, полученное от генетического наследия, определяет то, что все замочные скважины закрыты и ЧВК не может прикрепиться к их клеткам, вот почему они не заразились и остались в живых, и дети, которые у них когда-нибудь будут, также не заразятся, поскольку это качество передается по наследству подобно голубым глазам или вьющимся волосам.
– Я бы не просила тебя, если бы это не было так важно, – говорит мама. Она берет руку Майлса и дважды ее сжимает. Семейный код Морзе. Одно пожатие означает: «Я тебя люблю». Два – это «все будет хорошо, я тебя понимаю», а три – «ты можешь поверить в эту чушь?»
– Здесь все очень важно. – Или это героический поступок и нужно подавать пример малышам, или нужно спасать мир, быть храбрым и сильным и потерпеть это – то «это», что с ним делают на этой неделе, – еще немного.
Но самое плохое в этом очень длинном списке ужасов – то, что мама пытается представить дело так, будто все хорошо. Потому что это не так. Хорошо – это другая планета, на которой они жили раньше, и когда за ним приходит доктор Блокленд, мама определенно вытирает украдкой глаза, когда ей кажется, что он на нее не смотрит.
Вечером, в своей одноместной палате, когда мелодичный звонок предупреждает о том, что через десять минут будет погашен свет, Майлс откладывает новую книгу, правда очень хорошую, о мальчике, собаке и громких голосах, звучащих внутри. После чего встает и заглядывает под кровать.
Потому что он знает, что Раковые пальцы может затаиться там, с белыми сырыми комками вместо лица, пальцы длинные и тонкие, словно палочки для риса, и когда Майлс заснет, он выберется из-под кровати на своих тощих ножках и вонзит свои пальцы ему в плоть, проникая до самых внутренностей.
Майлс знает, что на самом деле все обстоит не так. Боли в животе у него от тревоги и, возможно, от недостатка пищевых волокон (а также от избытка американских оладий), и доктор Блокленд дала ему таблетки и жизнетворные бактерии, однако он их не принимает, ибо как он узнает, приходил ли ночью Раковые пальцы, если не сможет это почувствовать?
Майлс никому не рассказывал про старину РП, поскольку знает, что ему скажут. Мама начнет волноваться, ему надают еще таблеток, а Джонас будет над ним смеяться, обзывая маленьким.
Он видел его всего один раз, посреди ночи, когда во всем отделении стояла полная тишина, было так тихо, что слышно было стрекот сверчков на улице и пение женщин вдалеке, хотя это могло быть радио или телевизор. Только разрешенные каналы. Майлс проснулся и ощутил на груди его тяжесть, пальцы, шевелящиеся у него внутри, и увидел его, бледное отражение в стекле. Он закричал, и прибежали две медсестры, другие мальчики начали выть и колотить в двери своих палат, так что в конце концов пришлось выпустить всех в коридор и провести групповое занятие, чтобы все успокоились. Медсестрам Майлс объяснил, что ему приснился кошмарный сон. Но он знает, что видел на самом деле. Знает, что чувствовал – холодное прикосновение глубоко внутри. И он рад анализам (только не говорите маме), потому что это означает, что он может спросить: «Вы уверены, что у меня иммунитет? Вы уверены, что я не болен раком?»
Под кроватью ничего нет. Майлс проверяет за шторами на окне, выходящем во внутренний двор, огороженный со всех сторон больничными корпусами, сверху чистое небо, растения в горшках стоят рядом со скамейками, но туда никого не выпускают, он даже не помнит вкус улицы. Ладно, может быть, он преувеличивает, но их уже больше года держат взаперти на карантине, будто заключенных в тюрьме. Последняя проверка, ручка двери, затем прыжок через всю палату к кровати, одеяло уже заранее откинуто, погасить свет.
Так бы Майлс поступил, если бы все было как обычно. Вот только… Дверь не заперта.
«Это что еще за хрень», – думает Майлс, потому что слово «блин» он еще иногда мысленно произносит, а вот выражение покрепче до сих пор почему-то остается запретным, хотя мама его употребляет. Возможно, потому что она употребляет его слишком часто.
Дверь всегда бывает заперта. Воспитательница проверяет это перед тем, как погасить свет. Детям нельзя ночью слоняться неизвестно где!
Ударение на «слоняться». Как говорит Джонас.
Майлс открывает дверь. Не звучит сирена сигнализации, не слышится топот спешащих к нему солдат-медсестер. Он шлепает босыми ногами по коридору, словно разведчик пригибаясь под окнами в дверях других палат. Палата Джонаса четвертая, потому что их переселили подальше друг от друга, поймав на том, что они ночью перестукиваются.
Майлс нажимает ручку двери.
– Кто там? – испуганно шепчет Джонас. – Воспитательница?
– Это я, Майлс.
– Блин, сынок, – широко улыбается светловолосый парень, – как же ты меня напугал! Двери не заперты? – Он выбирается из кровати. – Все или только наши?
– Не знаю, – пожимает плечами Майлс.
– Нужно этим воспользоваться.
– Ну тогда пошли. – Майлс собирается выйти во двор. Он хочет вкусить улицу.
Крадясь на цыпочках, приятели добираются до конференц-зала. Джонас зажигает весь свет и рисует на доске член. Майлс находит это глупым.
