– Ладно, сверни к обочине и остановись. Дальше поведу я. В любом случае нам нужно найти где заночевать.
– Теперь мой черед выбирать.
– После вот этого фокуса? Радуйся тому, что я тебя не высадила!
– Ха-ха. Очень смешно, мам. – Мила сворачивает к обочине и отпускает педаль газа, забыв выключить передачу. Машина судорожно дергается вперед, и Мила раздраженно хлопает ладонью по клаксону. Машина жалобно пищит.
– Что с тобой сегодня?
– Не знаю, – резко отвечает Мила. – Гормоны?
– Знаю, ты злишься на меня за то, что нам пришлось покинуть Каспроинг.
– Дело не в этом. Просто мы понятия не имеем, куда едем.
– Я не могу тебе сказать.
– Не можешь или не хочешь. Потому что, мам, должен тебе сказать, в последний раз получилось не очень.
– При-и-ве-ет! – вмешивается чей-то чужой голос. – Эй, подождите!
К ним по теперь уже не пустынной улице ковыляет на одном костыле дородная женщина. Если бы за рулем сидела Коул, она бы втопила акселератор в пол и рванула бы отсюда, однако Мила цепенеет. Меняться слишком поздно, к тому же как можно оставить хромую пожилую даму нюхать твои выхлопы?
Мила колеблется, затем вращает допотопную ручку, опуская стекло в двери.
– Ой, надеюсь, я вас не напугала. Это всего лишь я, Лиз. – У женщины жизнерадостное круглое лицо, светлые волосы вздыблены вверх – подобный стиль Девон называл «женщиной-риелтором».
– Я увидела, как вы остановились. И я подумала, может быть, это наконец-таки приехали из Бостона Томесы – у них там молодая кузина примерно ваших лет, и я решила пригласить Бев на ужин, но теперь я вижу, что это вы. – Лиз тараторит, словно пулемет. – А вы не хотите поужинать со мной? Я держу кур, и я пожарю филе. Обычно по вторникам ко мне приходят Дженсены, это лесбийская пара, со своими детьми, но они на пару дней уехали в Денвер. Кажется, Рамона собирается перебраться сюда, и если это случится, у меня разорвется сердце.
– Мам? – дрогнувшим голосом говорит Мила.
– Вы очень любезны… – начинает Коул.
– О, ради всего святого! – топает своей здоровой ногой Лиз. – Кругом такое творится, а люди до сих пор боятся воспользоваться гостеприимством! Позвольте заверить вас в том, что я буду рада обществу в такой же степени, в какой вы будете рады хорошему сытному ужину. К тому же у меня есть свет и вода, это если вы захотите принять горячую ванну или сходить в настоящий сортир. Вы производите впечатление людей порядочных. Не то что некоторые!
– Да нам нужно спешить, мы направляемся в кемпинг к моей двоюродной сестре. Путь туда неблизкий и…
– Ну, если передумаете, это на той стороне, в одном квартале отсюда. Шестнадцатый номер по Эшфилд-стрит. Если хотите домашнюю еду или вам еще что-либо понадобится, милости прошу. Буду счастлива видеть вас у себя. – Она быстро кивает, словно дело сделано, и разворачивается, собираясь уйти.
– Мам, можно? – говорит Мила, не глядя на Коул, – вот как отчаянно ей этого хочется.
– Ну, возможно, это ведьма, которая рубит своих гостей топором. Нам нужно будет принять меры предосторожности. Проверить весь дом на предмет наличия топоров.
– А также поменять тарелки, проследить, чтобы первой отведала блюдо она и не смогла нас отравить.
– Посмотреть, нет ли в ванне лука и чеснока. Сам понимаешь, на тот случай, если на самом деле это кастрюля.
– И из крана не течет уксус!
Коул расслабляется. Она соскучилась по человеческому обществу.
– Ну хорошо, нужно только посмотреть, нет ли здесь машин, из которых можно будет слить бензин, после чего ехать к Лиз. Но теперь за рулем буду я.
Входная дверь дома номер 16 приветливо распахнута настежь, полоска света проникает сквозь сплошные заросли плюща. От неземного аромата жарящейся курицы у Коул сводит желудок. В последний раз их еда состояла из овсяных хлопьев всухомятку и твердой как камень пастилы, с листами сушеной морской капусты, которые она нашла в заброшенном продовольственном магазине, попавшемся им по дороге. Коул по-прежнему держит руку на спрятанном в кармане куртки ноже, прикрывая Милу собой. Машина стоит передом к улице, готовая при необходимости рвануть с места.
Лиз подпевает проигрывателю компакт-дисков, опираясь рукой о стол, и раскладывает рождественские хлопушки рядом с десертными ложками. В ярком электрическом свете Коул видит, что левая сторона ее лица неестественно опущена. Увидев гостей, Лиз улыбается, криво.
– А вот и вы! Я берегла это для особого случая. Странно, не правда ли, что мы, возможно, больше никогда не увидим эти мелкие радости жизни?
– Зонтики для коктейлей, – говорит Коул. – Боа из перьев и ковбойские шляпы. Вам помочь?
– Вы не отнесете курицу на стол? Она тяжелая. Я знаю, какой аппетит у растущего ребенка.
Еда потрясающая, даже несмотря на то, что сладкая картошка слегка подгорела. Она подается плавающей в густом темно-коричневом клюквенном соусе, и еще Лиз приносит домашний сидр в пластиковой бутылке из-под кока-колы. Сидр шипит у Коул во рту, а Мила пьянеет всего от полстакана. Они надевают бумажные короны, одну на другую, потому что на троих у них дюжина хлопушек. К праздничному настроению примешивается трагизм. Как это похоже на обычный семейный праздник!
Как-то раз на Рождество Билли заявилась домой с профессиональным серфингистом, которого подцепила накануне, у обоих одурманенные наркотиками глаза за темными очками. Едва способные поддерживать разговор, они быстренько удалились в ванную, чтобы шумно заняться там сексом, а остальные сидели за столом в мучительном смущении, и отец постоянно спрашивал: «Куда пропала твоя сестра?», а его подруга молча закатывала глаза. Девону пришлось включить музыку погромче до тех пор, пока они не появились из ванной, растрепанные, пахнущие сексом, одурманенные еще больше, чем прежде.
Последней соломинкой явилось то, что Майлс, которому тогда было четыре года, пришел и сказал, что к ним прилетали феи, потому что они оставили на подоконнике в ванной свою пыльцу. Панический ужас: а что, если он случайно понюхал, и как в этом случае они будут объясняться в «Скорой помощи» и не лишат ли их родительских прав, даже несмотря на то, что Майлс настаивал, терпеливо и рассудительно: «Нет, мам, конечно я ее не трогал. От пыльцы фей люди летают, а ты же знаешь, что я боюсь высоты».
– Да это был даже не «кокс», – оправдывалась Билли. – Это был всего лишь кат
[43]. Совершенно естественная штука.
– Как и яд африканской гадюки! – кричала Коул. Билли и серфингист поспешно смылись, с Майлсом ничего страшного не произошло, но Коул после этого не разговаривала с сестрой семь месяцев. Важность семьи. Как будто они сами не баловались наркотиками. Но только не в присутствии детей, но только не в присутствии ее ребенка. Билли должна была думать, что делает. Это было так в ее духе. Не то же ли самое она сказала и в «Атараксии»? «Что тут такого? Я знала, что ты взбеленишься. Просто успокойся!»
