Она открывает ящик электронной почты, созданный в Каспроинге, кажется, миллион лет назад. Сосредотачивается, чтобы ввести правильную последовательность цифр и букв, строчных и прописных. Вот было бы смешно, правда? Забыть чертов пароль, застрять здесь, на этой ступени проклятой лестницы! Она по-прежнему мыслит догматами Церкви.
Десятки писем от Кел. Коул бегло просматривает их. Всевозможные вариации на тему: «Ты где?». «Ты пропала». «Я очень беспокоюсь». «Пожалуйста, дай о себе знать». Коул быстро набирает ответ.
Привет!
Я здесь. Я в Атланте, направляюсь в Майами. Мы должны быть там через несколько дней. Прячемся среди монашек. Ты была бы от них в восторге, совершенно спятили, верят в то, что если все мы попросим прощения достаточно громко, Господь нас простит и вернет всех мужчин. Церковь всех печалей. Поищи их в и-нете.
У них намечено какое-то большое сборище в Храме радости в Майами-Бич. Я собрала кое-какие наличные, но, боюсь, этого не хватит.
Нам нужно организовать рейс из Майами – большой порт, это лучше, чем Нью-Йорк? Дай знать, как только сможешь.
Я тебя люблю. Мы уже так близко
Целую, К.
Она отправляет письмо. Приносящий удовлетворение шелест сообщения, идущего по электрическим цепям, мачтам с антеннами, по небу, на другой континент.
Телефон пищит извещениями. Новые контакты! А ты шустрая! И никакой целомудренности, Целомудрие. А может быть, она никогда не отключала свою доступность.
Пусть тот, у кого бревно в глазу, не бросит камень первым.
У нее не хватает сил ждать. Твою мать! Она входит в свою старую электронную почту. Понимая, что это рискованно, если федералы за ней следят. Но когда почтовый ящик наконец открывается, она едва не плачет от злости. Еще одно долбаное сообщение от Билли.
И еще одно, и еще, и еще, на целую страницу. Долбаные уроды! Выдают себя за ее мертвую сестру. Чтоб вас всех, долбаные федералы!
Вот только… тема… тон…
Эй ты, козлина!
Бздец. Ты где?
Майор Том вызывает Коул-прикоул.
Она открывает наугад одно сообщение.
Привет, козлина! Ты за каким хреном трахнула меня по башке? Чтобы меня завалить, недостаточно один раз огреть меня железякой. Ладно, я тоже виновата. Я была не в себе. Мне отчаянно хотелось вытащить вас обоих оттуда. Я тебя не слушала. Твои тревоги полностью оправданны. Я бы ни за что на свете не лишила Майлса свободы выбора. Я собиралась послать за тобой. Я облажалась по полной. Извини. Не знаю, о чем я думала. Дай знать, что у тебя все в порядке. Где ты?
Она всхлипывает от облегчения, сильная икота разрывает ей грудь. Билли жива. Жива! Она не сестроубийца. Они не Каин и Авель.
Еще одно сообщение.
Эгей!
Ты где? Хочешь испортить этот праздник? Мне уже тошно в Америке. Это не для меня.
Если ты думаешь, что я все еще взаперти, на казенных харчах, ты меня плохо знаешь.
Я удрала прямиком следом за тобой. И без твоей помощи.
Проклятая девчонка, удар у тебя поставлен. Ты что, в свободное время занималась гольфом?:)
Но я это заслужила. Я все понимаю.
Ты была права. Наверное, не думала, что услышишь от меня такое, а?
Ты была права. Я была неправа.
Теперь довольна?
А теперь самый главный прикол.
Я сперла кучу лекарств из клиники в «Атараксии» и продала их. Наличных долларов у меня столько, что хватит на самолет, на поезд, на корабль или на что ты еще захочешь.
Кровные сестры и контрабанда наркотиков! В одной лодке!
Никакого подвоха. Никакой платы. Это мой подарок тебе. За то, что я сделала.
Ну, Коули, что скажешь?
Прости и забудь, и давай выкурим этот «косячок» вместе!
Целую, Б
Набирать ответ трудно из-за слез, руки у нее трясутся.
Дай мне свой телефон. Мне нужно услышать твой голос.
Я думала, что тебя нет в живых. Думала, что тебя убила.
Ты забыла, что она сделала с Майлсом?
«Только не сейчас, Дев!»
Ты даже не представляешь себе, Господи, как же я рада, что ты жива!
У нас все замечательно. У нас обоих все замечательно. Мы в Джорджии, направляемся в Майами. Встретишь нас там? Будем через два дня. Кел устраивает переправу. Поговори с ней, она тебе скажет, что происходит.
Я не знаю, когда появится возможность снова воспользоваться телефоном.
Конечно, я тебя прощаю.
Если ты простишь меня за то, что я попыталась вышибить тебе мозги.
Твою мать! Извини! Я жутко виновата!
Целую, Коул.
Еще одна волна. Раскаяния. Она испытывает слабость. Тяжести в груди больше нет.
Ответа не приходит, хотя она ждет до тех пор, пока это возможно. Время вечерней молитвы. Ее хватятся. Нужно будет подержать телефон Целомудрия еще чуточку. Коул отключает его и возвращается обратно, сестры уже поют, их голоса льются в ночь. Она пытается скрыть свое возбуждение, свое облегчение. Ей хочется рассказать все Миле, но когда она возвращается в комнату, ее дочь уже раскинулась в кровати с подростковой безмятежностью и сопит, словно маленький щенок.
«Мы уже почти у цели, – думает Коул, проводя ладонью по жестким кудрям дочери. – Осталось еще совсем немного».
За ней приходят в последние предрассветные часы.
Коул слышит щелчок замка в двери и мгновенно просыпается. Она уже столько времени в бегах, что замечает малейший шум – крохотный зверек, который может стать чьей угодно добычей. Она усаживается в кровати, и дверь распахивается, открывая двух женщин в темно-красных платьях и прозрачных вуалях, скрывающих их лица, как у убитых невест.
– Пора, сестра.
Коул не может узнать их под вуалями, липнущими к телу подобно саванам. Или оболочкам, содержащим родовые воды. Точнее, воды перерождения, поскольку Умерщвление – это избавление от своей мертвой сущности, от своего мертвого имени, и перерождение. Коул уяснила это в ходе бесчисленных Откровений.
Мила ворчит и накрывается с головой одеялом. Коул усилием воли заставляет ее спать дальше. «Беспокоиться не о чем, – думает она, – это лишь призраки старых окровавленных прокладок». Сестры стоят перед ней, анонимные и безликие. Серые сумерки говорят о близости рассвета.
– Я полагала, это может подождать до Майами? – пробует Коул.
– Сестра Терпение, твое время подошло. – Она узнаёт повышение интонации в конце фразы, свойственное Умеренности. – Идем.
– Можно мне одеться?
