– Полно-полно, – Савойн помахал рукой, словно отгоняя муху. – Там-Таму ты не кланялся, чем же я заслужил такое обращение?
Пару секунд Лаз пытался понять, о ком идет речь. А потом особый стиль речи Базила Бадиса сам собой всплыл в сознании и мальчик не смог сдержать улыбки. Старик, оказывается, тоже баловался раздачей кличек. А еще Лазарис понял, что Савойна не получится обмануть так, как он делал это с родителями. Лисьи глаза видели куда больше, чем чьи бы то ни было.
– Его я могу догнать и превзойти, – он выпрямился, постоял пару секунд, а потом лег на свое место. – А вы всегда останетесь вне досягаемости. Да, в итоге я могу стать сильнее вас, но никогда не смогу по-настоящему понять вашу силу.
– Хороший ответ, – ректор кивнул. – Слышал, вы сегодня наваляли ребятам из низкой группы военного факультета.
– Было такое, – отрицать было просто глупо.
– И как они тебе?
– Если это была только низкая группа, то обучение в Доме Магии определенно находится на высоте. Будь их больше, даже я бы не смог ничего поделать, слишком много мишеней для магии, и мишеней непростых.
– Интересно… – старик улыбнулся одними губами. – Будь на твоем месте кто-то другой, я бы точно решил, что это высокомерие, но ты не кто-то другой. – Лаз знал, что ректор в курсе его… особых обстоятельств, но было странно, что он заговорил об этом вот так. Нужно было прощупать почву.
– В любом случае мне нужно еще очень многому научиться…
– Ой да ладно, – Савойн улегся рядом, уставясь в звездное небо. После его сегодняшнего представления в окрестностях академии еще пару дней не будет ни единого облачка. – Брось эти вежливые замашки, год назад я бы еще поверил, но точно не сейчас.
Все встало на свои места.
– Вы говорили с Торусом, – Лаз не спрашивал, а утверждал.
– Говорил, – в отсветах далеких окон было видно, как старик кивнул. – Твой дед попросил о встрече как только узнал, что ты определен в мою академию. Крайне интересный собеседник.
– И что думаете? – Не стоит волноваться о том, чего не сможешь изменить – как-то сказал земной философ и гуру Далай Лама. И сейчас Лаз был воплощением этого высказывания. В отличие от Торуса, второй по силе маг страны мог раскатать его ко черепице тонким слоем и не поморщиться, что бы он не делал. Так что бояться разговора, который должен был состояться, было бессмысленно.
– Думаю что он не прав, – мальчик почувствовал на себе лисий взгляд. Пристальный, изучающий, расчетливый. – Ты не злой дух, не демон, не порождение тьмы, не тварь из глубин Гиблого океана… – словно потерявшись в собственных мыслях, Савойн замолчал.
– Тогда кто же я по-вашему?
– Хотелось бы знать! – чуть суховатые руки взметнулись к небу, словно пытаясь пробить черный бархат и увидеть, что такое там светит через эти маленькие дырочки. – Как бы хотелось… вот только я боюсь, что правда окажется выше моего понимания. А ложь я слышать не хочу. Проблема, как говорится, на лицо!
Лаз промолчал.
– Я знаю, что ты не зло, малыш. Иначе не колеблясь убил бы тебя, несмотря на все те волшебные перспективы, что несет твое взросление… Именно из-за всех этих перспектив. Но я также знаю, что в тебе есть это зло, и зло более сильное, чем во многих.
– Вы правы, – он продолжал смотреть на звезды, изредка закрываемые силуэтом Принцессы, оставившей двух людей наедине со своими людскими разговорами.
– Рад, что ты этого не отрицаешь, иначе этот разговор был бы честным лишь в одну сторону. Скажи мне, – Лаз буквально физически ощутил взгляд этих светло-серых глаз. – Ты можешь его сдерживать?
– Пока да.
Молчание длилось почти минуту.
– Сколько продлится это «пока»?
– Я не знаю, – Лаз закрыл глаза и, уже привычным методом, отточенным до автоматизма, заглянул в свое внутреннее Я. Оно было там. Извивающееся, голодное, черное и жутко, безумно чужое. И оно стало больше. Намного больше. – Пять лет? Десять? Без малейшего понятия.
Снова тишина, прерываемая лишь далекими криками пьяных студентов, отмечающих поступление.
– На что это похоже? На что похоже зло? – голос Савойна дрожал от исследовательского азарта. Старый чародей, посвятивший магии всю жизнь, сейчас был похож на земного алхимика, вплотную подошедшего к созданию философского камня.
Вот только это стало его первой и единственной ошибкой. Лаз почувствовал, как тает, словно выпавший летом снег, его уважение к Савойну. Не как к магу, нет. Как к человеку. Лазарис понял: заигравшись в высшую магию и погрязнув в дрязгах высшего света, высший маг все-таки утратил кое-что критически важное. В мальчике перед ним ректор видел лишь интересный объект изучения, да, спрятанный в теле ребенка, но это было вторично. Оценивая Лаза, старик думал в первую очередь об интересах магии, потом – о своих интересах, интересах Кристории, интересах академии… интересы самого мальчика плелись где-то далеко в хвосте этого списка. А ведь он, в этом старик нисколько не лукавил, не считал Лазариса какой-то темной тварью. Да, очень странным, но все-таки ребенком. Было бы это не так, считай Савойн своего ночного собеседника бесчувственным монстром, как думал Торус Рамуд, это было бы даже логично. Но так? Нет.
А вместе с уважением из Лаза уходили все те барьеры, что он старательно возводил вокруг запретной темы. И вырывалось на волю то, что он хотел, но боялся сказать вслух с того самого дня, когда почти три года назад впервые ощутил собственную душу.
– Вы видите звезды, господин ректор? – Лаз так и не повернул голову. И старик, повинуясь его словам, тоже поднял глаза. – Вы ведь знаете, что они там есть. И даже в облачную ночь, смотря в небо, вы все равно чувствуете их свет, невидимый, но доходящий до земли каким-то особым, магическим образом. Понимаете о чем я?
– Понимаю.
– А теперь представьте, что в такую ночь вам вдруг пришло осознание, что там, в высоте, звезды просто пропали. Что больше никогда, от этого мига и во веки веков не будет в этом мире звезд. Ни одной. И луны не будет. И солнца. Что там, за подсвечиваемыми огнями городов облаками, воцарилась тьма, вечная и бесконечная. И только вы один на всем белом свете знаете эту жуткую правду.
– Остановись, мальчик… – Савойн привстал на локте, пристально глядя на Лаза, но тот уже не слушал.
– Люди живут: рождаются, умирают, пьют молоко матери, воду, мочу, вино, спят, дерутся, трахаются, управляют странами, пасут отары овец, смеются, плачут, ненавидят, любят, делают тысячи и миллионы каких-то своих дел, важных лишь им одним просто потому, что иначе их существование, как им кажется, будет поставлено под угрозу, а в вашей голове молотом отдается простая как мир мысль: это все бесполезно! Ведь перед нависшей над всем сущим тьмой уже не будет важно, кто чей сын, кто чей брат, враг, друг, любовник, кто кого убил и кто кого родил, кто умер и кто воскрес, кто жил праведно и кто грешил, все полетит к херам когда рассеется этот тоненький облачный слой!
