– Если бы мне в войну отказывали в ночлеге и хлебе, я б с Серёнькой до Москвы не добралась.
Приезжал Иван Наумович Петраков. И только присядет с дороги, как сразу:
– А принеси-ка, Серёжа, мне кружку московской водопроводной воды. – Я мигом нёс. – Какая же в Москве замечательная вода!
Он выпивал воду, смотрел на меня и улыбался. Очень добрая улыбка была у дяди Вани (как я его звал). А мама рассказывала, что, будучи командиром партизанского отряда, иногда он сам лично расстреливал предателей – полицаев и продажных старост.
Иван Наумович увидел среди моих школьных книжек учебник немецкого. Взял его, полистал, спросил:
– Учишь?
– Учу.
– Можешь что-нибудь сказать по-немецки?
– Ein, zwei, drei, vier.
Alles. Alles, lernen wir.
– А ещё?
– Gutenmorgen, gutentag…
Иван Наумович, улыбнувшись, добавил:
– Хлоп по морде вот так-так…
Я знал ещё одну подобную шутку, но весьма озорную, поэтому решил промолчать. Это мы с одноклассниками, человек по шесть-семь в колонну, ходили по Арбату и вместо пионерской речовки горланили:
Der vater und die mutter
Поехали на хутор.
Авария случилась –
Der kinder получилось.
Иван Наумович бывал у нас ежегодно проездом через Москву в Минводы. Также и Егор корнеевский каждый год останавливался у нас, привозя в столицу сало на продажу, которое было у него упаковано в два самодельных чемодана-ящика. Вырученные деньги шли на уплату налогов на продукцию со всего его крестьянского хозяйства. Приезжали, то вместе, то порознь, Ваня из Красного и Валя из Хонюков – партизанские мамины приятели. Оба были охотниками, пополняли у отца запасы пороха и дроби.
Дядя Вася Тужиков!.. В валенках, ватных штанах с оттопыренной задницей, в шапке из коровьей кожи, обшитой заячьим мехом. Он выходил покурить на кухню, марку держал – не махоркой, «Казбеком» затягивался. Тётя Груша, бывало, к нему с досужим разговором липла:
– Как там в деревне?
– А по какому вопросу? – с многозначительной интонацией парировал дядя Вася.
Грак приезжал в Москву, зубы вставлял после того, как уж последних лишился и половину звуков не выговаривал.
– А-а-х!.. Мохва… Мохва… Хоова бохит… У кахэ захов… покухать… А там хтоя кухают… Хто я? Хобака хто ли, хтоба хтоя кухать?
У дворовых мальчишек новое поветрие – игра чеканка, которая называлась так из-за особой биты. Чтобы эту битку сделать, несколько монет крепко-накрепко завязывали в 3–4 слоя ткани. Узел с монетами был центром, и от него на расстоянии 15 см тряпицу обрезали по кругу, а затем нарезали бахромой. Смысл игры состоял в том, чтобы подбить подброшенную вверх биту ногой как можно большее количество раз, не давая ей упасть на землю.
Кто-то заикнулся, что самая лучшая чеканка получается из заячьего хвоста. Как раздобыть? Для меня это был только вопрос времени! Вскоре отец принёс с охоты подстреленного зайца, и вот у меня в руках красивый пушистый хвост! Из свинцовой оболочки кабеля я отбил грузило, ловко вмонтировал его в шкурку, закрепил и опробовал. Получилось раз двадцать подбить чеканку. Как она летала! Как опускалась! Она такая красивая была, что прямо Сталину в подарок годилась!
Королём я пошёл в соседний подъезд – главные соревнования проходили там. Ребята обомлели, увидев мою чеканку, дули на неё, гладили, перекидывали с руки на руку… И пошло! Играли до посинения, до боли в паху. Некоторые игроки в один заход подбивали биту до ста раз.
Мне посыпались заказы – все хотели иметь такую чеканку. Ни один заячий хвост в ту зиму не пропал. В обмен на желанную биту мне предлагали кто перочинный ножик, кто стекло увеличительное. Самописка, оловянные солдатики, рогатка – чем я только не обзавёлся! Колька Николаев принёс медаль «В память 800-летия Москвы», но я не взял её, а просто подарил ему чеканку.
Рыба, главный драчун нашего двора, разведал, где можно подсмотреть за девчонками, когда они моются. У дома Поливанова в Денежном переулке, во дворе за детской библиотекой, был забор, а перед ним деревья. Если влезть наверх, то за забором были видны два окна в душевых женского общежития. Любопытство не отпускало, как чесотка, и так и толкало на озорство. Влезали на деревья, мёрзли там, руки-ноги немели, но любопытство всё равно одерживало верх. Оглядываясь назад, пытаюсь понять: любопытство толкало «на подвиги» или ребячья потребность озорства? В чём причина? Наверное, и то и другое. Любопытство и озорство – постоянные спутники детства (я сейчас о мальчишках говорю). Этот живой интерес мальчишек ко всему и желание действовать – мощные естественные двигатели развития.
Глава 3
Любовь, наша правда и театр
15 января 1952 года, день рождения мамы. В гостях у нас дядя Ваня (папин брат) с женой тётей Катей и тётя Нюра. Она-то и подарила маме два билета в театр имени Пушкина на спектакль «Из искры». В день представления отца в Москве не было – уехал в охотхозяйство, поэтому мама взяла меня. Сидели в первом ряду, слышно было очень хорошо. Ключевая сцена спектакля и по сей день у меня перед глазами. Главный герой – Сталин, по ходу действия находится в ссылке. И вот в пьесе наступает момент, когда жандарм выдергивает из кобуры наган и направляет Сталину в лицо… Зал замер, я успел подумать, что Сталин ведь сейчас в Кремле, работает, поэтому жандарм его не может убить. Жандарм долго-долго держал наган у лица Сталина, а тот, ни разу не моргнув, смело смотрел вперёд. И вдруг… рука жандарма дрогнула, и он закричал:
– Глаза!.. Глаза!.. Какие глаза!.. – И трусливо, согнувшись, ретировался. Грянули аплодисменты.
Ещё ходили всем классом в Центральный детский театр (там мы бывали каждый год раза по два-три) смотреть спектакль «Конёк-Горбунок». После представления я увидел покидавшего театр через служебный выход артиста, который играл дурака Ивана. Высокий, в меховой куртке, шляпе. Фамилия его была Ефремов.
Какими только увлечениями и приключениями не были заполнены мои дни, и вдруг что-то совершенно уникальное! Какой мальчишка не мечтает открыть остров сокровищ? Мне повезло найти его совсем рядом – любопытство привело меня во двор мидовской высотки, из окон которой в вечернее время лился свет, позволяя ориентироваться на местности. Я заметил два сарая, дверь одного из них была приоткрыта. Заглянув внутрь, обнаружил настоящий Клондайк – помойку Министерства иностранных дел, куда выбрасывали только почтовые конверты из-под корреспонденции со всего мира. Я вытащил пару конвертов, определил, что один был из Финляндии, другой – из Греции, едва успел оторвать от них уголки с марками, как вдруг пришёл дворник.
– Ты что тут делаешь?
– Дядя, я марками интересуюсь…
– Пошёл, давай… Некогда мне, – сказал он, ставя в угол скребок и лопату. Я вышел, дворник запер сарай на замок.
