Видимо, поэтому Каллен ощутил себя не то что абсолютно лишним предметом мебели в данной комнате, а буквально никем и ничем – непонятной вещью, которую никак не могли куда-то пристроить или найти ей подходящее применение. Чистейший абсурд, как и сама ситуация.
– Ты ведь хорошо понимаешь, о чём я говорю, да, раб?
Лалия вдруг резко повернулась к нему лицом, вперившись в него таким возмущённым взглядом, что мужчине как-то совсем уж стало не по себе – и от всей ситуации в целом, и от осознания того факта, что он оказался для этой девушки буквально костью, вставшей поперёк горла. Будто ещё немного, и она возненавидит его так же сильно, как он ненавидел её мир и тех людей, из-за которых был обязан терпеть весь этот бред. Вот только в чём конкретно заключалась его личная вина в её жизненных проблемах?
– Да! Понимать… – а что он ещё мог сказать в ответ? Ему и без того хотелось провалиться сквозь землю, а ещё лучше, каким-то чудом стереть из памяти несколько последних месяцев своей новой жизни.
– Можешь возвращаться туда, откуда тебя привели сегодня ко мне. Вернее, где ты до этого спал и ел. На счёт остального не переживай. Я объясню отцу, почему от тебя отказалась. Так что твоё дальнейшее будущее меня больше не волнует. Это отец тебя купил за свои деньги, вот сам пусть теперь и думает, куда тебя пристроить!
Испугался ли он озвученного монной Лалией вердикта по свою душу, прекрасно помня о том, что с ним обещал сделать мэтр Рэдлей, если она откажется от столь дорогостоящего подарка? По этому поводу Каллен едва ли бы мог сказать что-либо однозначное, ведь его в те секунды больше взволновало состояние девушки. То, как её чуть было не трясло от пережитого, и какими глазами она него смотрела в этот момент. И он сильно сомневался, что в её поведении и плохо сдерживаемых эмоциях преобладали нотки истерии избалованной и в край капризной девчонки. В её реакции чувствовалось что-то другое. Что-то, что задевало за живое и заставляло ей сопереживать, как и испытывать искреннее сочувствие. А уж последнее ему совершенно не нравилось. Ибо это всё было неправильно. Он не должен ничего такого чувствовать, тем более к ней.
– Вы уверены, монна Лалия?
Как ни странно, но этот вопрос задала одна из молодых девушек служанок. Сам же Каллен едва ли мог сказать что-нибудь со своей стороны, так как был сбит с толку происходящим не меньше, чем его слегка вышедшая из себя хозяйка.
– Может вам лучше хотя бы немного отдохнуть после встречи с мэтром Акерли? Прийти в себя и принять окончательное решение, когда… успокоитесь.
– А не слишком ли ты многое себе позволяешь, Нора? – Лалия тут же переключилась на зарвавшуюся служанку, продолжая показывать себя с далеко не лучшей стороны. – Убирайтесь от сюда! Обе! Как-нибудь справлюсь со всем остальным и сама. И ты!.. Чего застыл, как тот соляной столб? Иди уже!
А что ему ещё оставалось? Он же тут был абсолютно никем. Как и его жизнь не стоила в этом месте ровным счётом ничего – если не считать тех денег, которые были заплачены за него на том кошмарном аукционе. Только едва ли для мэтра Рэдлея эти деньги имели какое-то значение, по сути, такое же, как и сам Каллен.
На благо, искать дорогу обратно самому не пришлось. Одна из служанок подсуетилась по этому поводу едва не сразу, как только монна Лалия чуть ли не бегом покинула пределы гостиной, ни разу не обернувшись и тем самым демонстрируя, кто здесь на самом деле является главным. Не прошло и минуты, как в огромное помещение вошёл тот самый надсмотрщик, которого к Каллену пристроили ещё со вчерашнего вечера.
– Неужели нашей мамочке не пришёлся по вкусу новый котёночек? Что, не вышел мордашкой или чем-то другим? – этому конвоиру даже хватило наглости прямо с порога гостиной гадливо пошутить про собственную молодую хозяйку и её не состоявшегося спального раба. Он даже вальяжно едва не вразвалочку прошёлся ленивой походкой до того места, где стоял ожидавший его невольник, не преминув при этом пройтись по фигуре Каллена своим самодовольным сальным взглядом.
– Попридержи свой язык, Сесил, а то, если узнают, что ты тут себе временами позволяешь… – попытка служанки Норы хоть как-то одёрнуть слишком своенравного охранника, естественно, ни к чему существенному не привела.
Тот даже не взглянул в сторону девушки, продолжая «любоваться» оцепеневшим рабом, будто полупьяным от собственных пошлых мыслей взглядом. Даже слизнул кончиком языка по краю верхней губы, перед тем как снова хищно осклабиться.
– За меня можешь не переживать, киска. Своё место я знаю прекрасно. А вот нашему явно невезучему котику придётся сегодня познакомиться с куда менее удобным ковриком. Уже жду не дождусь вечера, когда мэтр Рэдлей подбросит нам свежего мясца на десерт после ужина.
Последнюю фразу охранник произнёс едва не в глаза Каллену, когда подошёл к тому впритык, не спуская с напряжённого лица раба подчёркнуто плотоядного взгляда.
– За что я люблю нашу милую монну Лалию, так это за её недалёкое понимание реального положения вещей. Так старается делать всё правильно и хорошо, а в итоге… – конвоир иронично качнул головой и ненадолго с наигранным сожалением поджал губы. – Только делает для других хуже.
– Не тебе обсуждать нашу госпожу, Сесил. Ох, и договоришься ты однажды…
– А что я такого сказал? Приходи к нам сегодня на обед, много чего узнаешь нового о своей любимой монне.
– Ага, уже разбежалась. Идите уже. И только не вздумай что-нибудь выкинуть по дороге, за что тебя ни дор Инграм, ни сам мэтр по головке не погладят.
Как бы нагло себя не вёл этот не в меру распоясавшийся Сесил, но по пути в таберну охранник не стал переходить границы допустимого и распускать руки. Видимо, это было связано с самим домом. Ведь дор Инграм предупреждал о том, что в особняке практически повсюду ведётся видеослежка, да и вживлённые тут, судя по всему, во всех биочипы тоже играли не последнюю роль в установленном в этом огромном дворце внутреннем порядке.
– Отдыхай, сладкий. До вечера у тебя ещё полно времени. Можешь даже немножко потренироваться, попросить, например, на обед лишнюю порцию масла…
И, конечно же, охранник не мог не сказать на прощанье Каллену что-нибудь из своего омерзительного репертуара, наградив напоследок очередным шлепком по ягодице.
Молодой раб и так всё это время чувствовал себя, как приговорённый, идущий на эшафот. Творящийся с ним кошмар не собирался заканчиваться. Возможно, это должно было произойти только тогда, когда Каллену наконец-то перережут здесь глотку. Хотя в определённые моменты он был даже не против подобного для себя финала. Ведь он и держался за жизнь только потому, что она у кого-то пока ещё вызывала хоть какой-то интерес.
Правда, сейчас, вернувшись в свою личную то ли камеру, то ли спальную коморку, он не испытывал ничего, кроме опустошающей до основания убийственной апатии. От очередного понимания, что он всё ещё был загнан в безвыходный тупик, и ничем хорошим это для него в ближайшее время попросту не закончится.
