На этой полянке в надвигающихся сумерках я испугался. Я отступил подальше от домика, и остальные тоже.
– Мне, наверное, пора, – сказал я.
Зря я это сказал. Все трое повернулись ко мне и заржали, стали тыкать в меня пальцами и обзывать нюней и сопляком. Уж они-то не боятся какого-то домика.
– Ну, давай, если смелый! – сказал Джейми. – Постучи в дверь, коль не дрейфишь.
Я потряс головой.
– Если не постучишь, – добавил Дуглас, – навсегда останешься сопляком, и мы не будем с тобой играть.
Вот уж чего мне теперь не хотелось, так это с ними играть. Они обитали в стране, куда я не готов был ступить. Но и прослыть сопляком не хотелось.
– Давай. Мы-то не боимся, – сказал Саймон.
Я пытаюсь вспомнить, как он это сказал. Тоже испугался и прикрывался бравадой? Или забавлялся? Давно это было. Хотел бы я знать.
Я медленно подошел к домику. Потянулся, правой рукой схватил ухмыляющегося бесенка и со всей силы вмазал по двери.
То есть, попытался вмазать со всей силы, чтобы доказать этим троим, что не боюсь. Ничего не боюсь. Но что-то произошло – такое, чего я не ожидал, – и молоток как-то вяло брякнул.
– А теперь ты должен войти! – закричал Джейми. Я расслышал его злорадный восторг. Может, они уже тут бывали, подумалось мне. И я не первый, кого они привели.
Но я не сдвинулся с места.
– Нет, вы входите, – сказал я. – Я постучал. Сделал, как вы сказали. Теперь вы заходите. Если не трусите. Покажите, какие вы смелые.
Я внутрь не пойду. В этом я был уверен. Ни сейчас. Никогда. Я почувствовал, как что-то шевельнулось, как молоток дрыгнулся под моей рукой, когда я стукал этим лыбящимся бесенком по двери. Я тогда был не настолько взрослый, чтоб не доверять своим ощущениям.
Они молчали. Они не двигались.
Потом, очень медленно, дверь распахнулась. Они, должно быть, решили, что это я ее толкнул. Дернул, когда стучал. А я не дергал. Точно не дергал. Она открылась потому, что была готова открыться.
Надо было тогда убежать. Сердце ушло в пятки. Но в меня точно дьявол вселился, и вместо того, чтобы дать стрекача, я посмотрел на трех взрослых мальчишек и спросил:
– Вы что, струсили?
Они пошли к домику.
– Темнеет, – сказал Дуглас.
Они прошагали мимо меня, один за другим, и вошли. Чье-то побледневшее лицо обернулось ко мне в дверях – мол, почему я не иду за ними. Но едва последний, Саймон, перешагнул порог, дверь с треском захлопнулась, и, богом клянусь, я к ней не прикасался.
С деревянной двери на меня щерился злобный демон, яркое малиновое пятно в серых сумерках.
Я обошел домик, заглядывая в окна, одно за другим. Темная, пустая комната. Все неподвижно. Наверное, думал я, они прячутся внутри, жмутся к стенкам, от смеха прям лопаются. Может, это просто игры для тех, кто постарше?
Я не знал. Не понимал ничего.
Я стоял на полянке у домика и ждал; небо темнело. Вскоре взошла луна – огромная осенняя луна медового цвета.
А еще через некоторое время дверь распахнулась, но ничего не появилось.
Я остался один на поляне, один-одинешенек, как будто никогда и не было никого. Где-то ухнула сова, и я понял, что можно уходить. Я повернулся и пошел прочь по другой тропинке, стараясь держаться подальше от большого дома. Перелезая через ограду под луной, я выдрал клок из школьных шорт и пошел – не побежал, не нужно было бежать – по убранному ячменному полю, в калитку и дальше по дороге из песчаника, что вела – если идти подольше – к моему дому.
Где я вскоре и оказался.
Родители не успели заволноваться, просто отругали меня за рыжую ржавчину на одежде и порванные шорты.
– И где ты болтался? – спросила мама.
– Гулял, – ответил я. – Забыл про время.
И больше мы к этому не возвращались.
Было почти два часа ночи. Польская графиня уже ушла. Нора принялась с шумом сгребать стаканы и пепельницы, вытирать стойку.
– Ну, вот здесь точно живут призраки, – весело сказала она. – Не то чтобы меня это беспокоит. Люблю пообщаться, дорогуши, иначе не открыла бы клуб. Но, ребятки, у вас что, своего дома нет?
Мы попрощались с Норой, она велела каждому поцеловать ее в щечку и закрыла за нами двери клуба «Диоген». Спустившись по узкой лесенке мимо музыкального магазина, мы вышли в проулок – вернулись к цивилизации.
Метро давно закрылось, однако оставались ночные автобусы – или такси для тех, кто мог себе это позволить. (Я не мог. Такие были времена.)
Через несколько лет клуб «Диоген» закроется – его прикончит Норин рак и, надо думать, изменение британских законов, легализовавших ночную торговлю выпивкой. Правда, после той ночи я туда редко захаживал.
– А что с ними стало, – спросил Пол-актер, когда мы вышли на улицу, – с теми тремя мальчишками? Ты их видел потом? Что-нибудь про них слышал? Или они пропали без вести?
– Ни то, ни другое, – ответил рассказчик. – В смысле, я их с тех пор не встречал. Но никто не заявлял о пропаже, и поисков не было. Или были, но я о них не слышал.
– А домик так и стоит? – спросил Мартин.
– Не знаю, – признался рассказчик.
– Я не верю ни единому слову, – заявил Мартин, когда мы добрели до Тоттенхэм-Корт-роуд и направились к автобусной остановке.
Нас было не трое, а четверо посреди ночной улицы, спустя много часов после закрытия всего. Надо было сразу сказать. Один из нас не произнес ни слова – пожилой человек с кожаными заплатками на локтях, он вышел из клуба вместе с нами. И сейчас впервые заговорил.
– А я верю, – произнес он ломко, почти извиняясь. – Не могу объяснить почему, но верю. Джейми умер вскорости после отца. Дуглас не хотел возвращаться, он и продал усадьбу. Хотел, чтобы все снесли. Но дом оставили, «Ласточкино гнездо», – его-то не тронули. Все остальное, должно быть, уже сровняли с землей.
Ночь выдалась прохладная, да еще дождик моросил. Меня передернуло, но это я просто замерз.
– Эти клетки, – продолжал незнакомец, – те, что у ворот. Я не вспоминал про них лет пятьдесят. Он запирал нас там, если мы плохо себя вели. Мы, наверное, вели себя очень плохо, а? Гадкие, нехорошие мальчики.
Он вертел головой, оглядывал Тоттенхэм-Корт-роуд, словно искал чего-то. Потом снова заговорил:
– Дуглас, конечно, покончил с собой. Десять лет назад. Я тогда еще в дурке был. Память, конечно, не та. Не та, что раньше. Но Джейми вы описали точно, как в жизни. Никогда не давал нам забыть, что он старший. И знаете, нам ведь не дозволялось заходить в игровой домик. Отец не для нас его построил. – Голос его дрогнул, и на мгновение в этом бледном старике я разглядел мальчишку. – У папы были свои игры.
