Четвертый рукав чумы понесся на запад – через Средиземное море, пока не натолкнулся на остров, еще более измученный, чем Кипр, с еще более трагичной судьбой.
Сицилия находится всего в нескольких милях от побережья Европы, но она словно из другого мира – из более примитивного, замкнутого и, прежде всего, жестокого мира. Жестокость проявляется здесь во всем: небо здесь слишком голубое, солнце – слишком яркое, люди – слишком вспыльчивые, а ветер, пронизывающий летний сирокко, дующий из Туниса на север через Средиземное море, режет глаза, обжигает горло и забивает легкие песком. Даже история Сицилии, история, полная лукавства, закабаления, крови и отчаяния, способствовала тому, что люди, живущие на солнечном средиземноморском острове, превратились в черствых фаталистов. На Сицилии, говорит местный писатель Леонардо Шаша, «мы не используем будущее время глаголов. Мы никогда не говорим: «Завтра я поеду в деревню». Мы говорим: dumani, vaju in compagna – «Завтра я собираюсь ехать в деревню». Как тут не стать пессимистом в стране, где у глагола отсутствует будущее время?»
[252]
Самый трагический период в истории Сицилии начинается почти как детская сказка. «В октябре 1347 года
[253], примерно в начале месяца, двенадцать генуэзских галер вошли в порт Мессины»
[254]. Автор этих слов, францисканский монах по имени Микеле да Пьяцца, не уточняет, откуда приплыли галеры – из Каффы, другого черноморского порта, Константинополя, Румынии или откуда-то ближе, – но очевидно, что ничего в этих судах не показалось странным или подозрительным. Когда корабли пришвартовались, жители Мессины продолжили заниматься своими повседневными делами, наслаждаясь последними часами нормальной жизни, прежде чем их мир изменится до неузнаваемости. Рыбаки разгружали свой улов, старухи сплетничали, выглянув из окон, дети гонялись друг за другом по длинным золотым пляжам, мягкий осенний ветер танцевал по узким улочкам города. Но вот галеры бросили якоря, спустили на сушу трапы, и генуэзские мореплаватели буквально высыпали на доки, «неся в своих телах такую болезнь, что если кто-то заговаривал с одним из них, то сразу же заражался, и ему уже было не избежать смерти»
[255].
Черная смерть прибыла в Европу
[256].
Люди заболевали почти сразу, причем болезнь протекала с такими симптомами, которых никто в Мессине никогда раньше не видел. Сначала, говорит монах Микеле, «что-то вроде опухоли размером с чечевицу появлялось на бедре или руке, затем жертвы начинали сильно кашлять кровью и после трех дней непрекращающейся рвоты, которую ничем невозможно было унять, они умирали, и вместе с ними погибали не только все, кто с ними разговаривал, но и те, кто приближался, касался больных или их вещей»
[257].
Монах Микеле, судя по всему, описывает легочную форму чумы, вторичную по отношению к бубонной чуме, которая начинается в лимфатической системе (появляется бубон), но метастазирует в легкие (вызывая кровавый кашель). Быстрое распространение инфекции в Мессине предполагает, что даже если болезнь и не имела легочной формы по своему прибытию, то быстро стала таковой – то есть в определенный момент инфекция начала распространяться непосредственно от человека к человеку воздушно-капельным путем.
Еще более загадочным является то, как генуэзцы, пораженные болезнью, смогли добраться до Мессины. У некоторых из членов экипажа, возможно, был естественный иммунитет к Y. pestis, но даже если предположить, что аллель CCR5-Δ32 действительно повышает устойчивость к этой болезни, что само по себе не является доказанным научным фактом, возникает вопрос: смогло бы выжить достаточное количество членов экипажа, чтобы привести флот из Крыма или Константинополя к берегам Сицилии, а через несколько месяцев отправиться дальше? Учитывая, как быстро убивает чума, другой, возможно, более вероятный сценарий развития событий состоит в том, что эскадра, привезшая болезнь в Мессину, отправилась из порта, расположенного значительно ближе к Италии.
В Средние века навигация в открытом море была очень опасным занятием, поэтому моряки редко шли от точки отправления сразу в пункт назначения. Даже во время длительных плаваний корабли шли вдоль береговой линии, как скалолазы вдоль скалы, останавливаясь каждые три или четыре дня, чтобы продать свои товары и пополнить запасы. Эта практика, называемая costeggiare, вероятно, позволила Y. pestis поэтапно попасть в Европу, перемещаясь из порта в порт, с одной эскадры на другую, бесконтрольно убивая экипажи.
Жители Мессины быстро прогнали генуэзцев, но чума уже попала в кровеносную систему города. По мере того как росла смертность, закрывались церкви и магазины, пустели пляжи и улицы, рыбацкие лодки стояли без дела. Вскоре Мессина, как и Константинополь, разделилась на две части: город зараженных – эпицентр боли и отчаяния – и город незараженных, где правили страх и ненависть. «Болезнь породила такую ненависть, – говорит монах Микеле, – что, если заболевал сын, его отец напрочь отказывался оставаться с ним»
[258]. Той осенью многие в Мессине ушли из жизни, не только не познав утешения родителя или ребенка, но и без священника, который выслушал бы исповедь умирающего, или без нотариуса, который оформил бы завещание. Только животные Мессины не отступали от старых традиций верности и чести. «Кошки и домашний скот следовали за своим хозяином до самой его смерти»
[259], – говорит монах Микеле.
