Николай опустился перед ней на колени и взял ее за руку.
– Прекрати, – рассердилась она. – Прекрати падать на колени.
Но руку не забрала. Его прикосновение было знакомым, успокаивающим, дающим опору.
– Я не могу. Колени сами подгибаются. Я обратил внимание на твою хитрую оговорку. Ты сказала, что станешь служить Равке, но не говорила, что примешь корону.
– Потому что я все еще жду, когда ты придешь в себя и поймешь, что это невозможно.
Николай усмехнулся.
– Ты знаешь мое отношение к этому слову.
Он вел себя сейчас очень легкомысленно.
– Как ты можешь? – спросила она. – Как можешь вот так просто отказаться от трона, за который столько сражался?
– Дело в том, что я никогда не сражался за трон. Не за него. Битва всегда велась за эту забытую святыми страну. Дарклинг полагал, что является ключом к спасению Равки. Возможно, и я попал в ту же ловушку. Но еще не поздно все исправить.
Она покачала головой.
– Ничего не получится.
– Мы очаруем их, одного за другим, если придется, и ты приведешь Равку к миру и процветанию.
– Я не умею очаровывать.
– Я умею. У меня целый арсенал трюков, который я готов использовать во благо Равки.
– Приемы, парады и светские разговоры. Звучит кошмарно.
– Я буду каждый вечер делать тебе массаж ног.
Что он ей предложил? На лице его застыла улыбка, но она чувствовала внутри него еще и неуверенность, настороженность, знакомую ей самой. Недавно она пообещала себе рассказать ему все, что у нее на сердце, но теперь, когда представился такой шанс, когда они с Николаем были одни в этом огромном, пустом зале, она поняла, что в жизни еще не была так напугана.
– В моей комнате есть фреска, – начала она неуверенно, не зная точно, что собирается сказать, опасаясь тех слов, что могут сорваться с языка. – Штормовое море. Лодка. Флаг с двумя звездочками. Ты когда-нибудь задумывался…
– Что они значат? Только когда вспоминал о твоей спальне. То есть практически каждую ночь.
– Можешь хоть раз побыть серьезным?
– Только один, не больше.
– Эти звезды – я и моя тетя. Лилиана. Она была самой храброй из всех известных мне женщин, и она… она сражалась за меня, когда никто другой не стал, совершенно безоружная. Она была простой женщиной, без титула и состояния, но рискнула жизнью, чтобы спасти меня. Она считала, что я заслуживаю спасения. Она считала… Она считала, что я заслуживаю любви.
Когда звезда Лилианы погасла, Зоя решила, что теперь навсегда обречена сражаться со штормовым морем жизни в одиночестве. Что если уж ей повезло хоть раз в жизни быть любимой, о большем нельзя и мечтать. По крайней мере, так она себе говорила.
– Я не смогу справиться с этим в одиночку, Николай.
– Я буду рядом.
– Как мой советник?
– Если пожелаешь.
Она не хотела спрашивать. Гордость запрещала ей. Но эта чертова гордость уже и так ей дорогого стоила. Она отвела глаза.
– А если… если я пожелаю большего?
Она почувствовала, как его пальцы коснулись ее подбородка, поворачивая голову. В горле внезапно встал болезненный ком. Зоя заставила себя встретиться с ним взглядом. В таком свете его ореховые глаза казались почти золотыми.
– Тогда я с радостью стану твоим принцем, консортом, демоном, кем угодно.
– Ты вскоре возненавидишь меня. Я слишком резкая. Злобная. Желчная.
– Ты именно такая, но это далеко не все, Зоя. Наш народ полюбит тебя не вопреки твоей жесткости, а благодаря ей. Благодаря тому, что ты проявляла милосердие в сложнейшие времена. Благодаря тому, что мы знаем: если придет беда, ты не отступишь. Дай нам этот шанс.
Любовь. Слово, не предназначенное для таких, как она.
– Я не знаю, как поверить тебе, – беспомощно призналась она.
– А что, если я скажу, что мне невыносима мысль о расставании с тобой?
Улыбка тронула ее губы.
– Я скажу, что ты лжец. И что подобные заявления могут впечатлить разве что романтичных дурочек. – Она подняла руку и позволила пальцам скользнуть по контурам его прекрасного лица. Он закрыл глаза. – Мы пойдем дальше вместе, я и ты. Если я не буду справляться с ролью королевы, ты придумаешь, как это исправить и спасти нашу страну. Ты позаботишься об укрытии для таких, как я. Ты будешь идти вперед, и сражаться насмерть, и отпускать свои ужасные шуточки, пока не сделаешь все то, что обещал сделать. Полагаю, именно за это я тебя и люблю.
Его глаза распахнулись, а лицо осветила широчайшая улыбка.
– Святые, скажи это еще раз.
– Не скажу.
– Ты должна.
– Я – королева. И должна делать только то, чего мне бы хотелось.
– А тебе не хотелось бы поцеловать меня?
Хотелось. И она поцеловала, притянув его к себе, чувствуя покалывание щетины на его щеках, мягкость завитков его волос, прячущихся за ушами, и наконец, после всех этих бесконечных дней ожидания, его остроумный, блестящий, идеальный рот. Их окутала тишина, и в голове Зои не осталось ни страхов, ни тревог, лишь ощущение его теплых губ.
Когда поцелуй закончился, он прижался лбом к ее лбу.
– Ты же понимаешь, что сейчас назвала себя королевой? А значит, ты согласна.
– Я правда убью тебя.
– При условии, что сначала поцелуешь.
И она сделала ему такое одолжение.
47. Нина
Нине никак не удавалось собраться с мыслями. «Это какая-то игра? Он играет со мной?»
Внутри мешались гнев, надежда и смятение. «Соберись, Зеник, – отчитала она себя. – Если ты ждала момента, когда понадобится вся твоя сообразительность, то он настал».
Легче сказать, чем сделать. Она была почти уверена в том, что видела, как Николай Ланцов – а может, и не Ланцов, раз уж он признался, что незаконнорожденный, – отдал корону Зое Назяленской. Оказавшейся к тому же драконом. И, возможно, святой. А Расмус выступил за продление перемирия и мирный договор с Равкой. Но почему? Неужели поверил в необходимость мира? Или все это было частью какого-то замысловатого плана, очередным трюком, задуманным им вместе с Брумом?
Или здесь дело было и вовсе в чем-то другом? Нина видела изломанное тело Ханны на земле. Но что она видела на самом деле? Ей вдруг вспомнилось, как быстро скользили руки Ханны по ее лицу, отрезали ее собственные локоны. «Я тренировалась», – объяснила она тогда.
«Не надо, Нина. Не смей надеяться».
В лодке, везущей солдат и офицеров назад, на борт «Пасти Левиафана», повисло молчание настолько тяжелое, что давило на плечи. Нина ощущала волны гнева, исходящие от Брума, страх дрюскелей, которые подвели его в зале совета.
