– Фьерданские святые были праведными людьми, – сказал Брум. – Они были избраны Джелем, а не этими… демонами. Но есть кое-что еще. Вы узнали третью святую, расхаживавшую по той сцене? Это была Зоя Назяленская. Генерал Второй армии. В этой женщине нет ни капли праведности и человечности.
– Женщина служит генералом? – невинно уточнила Ханна.
– Если подобное создание вообще можно назвать женщиной. В ней собрано все, что есть отвратительного и непотребного. Гриши – это Равка. Фьерданцы, поклоняющиеся этим фальшивым святым… Они буквально присягают на верность чужой стране, стране, с которой мы вот-вот вступим в войну. Эта новая религия опаснее, чем любая из побед на поле битвы. Если мы потеряем наш народ, то любая битва будет проиграна, даже не начавшись.
«Если я сделаю свою работу как надо», – подумала Нина.
Ей оставалось лишь надеяться на то, что простые фьерданцы ненавидят гришей меньше, чем любят собственных сыновей и дочерей, что каждый из них знает кого-то из внезапно пропавших людей – друга, соседа, даже родственника. Женщину, вынужденную покинуть родной кров и семью из страха, что ее сущность раскроют. Мальчика, вырванного из рук родителей, чтобы подвергнуться пыткам и встретить смерть от рук охотников из отряда Брума. Может, своими маленькими чудесами у Нины получится дать Фьерде возможность сплотиться, усомниться в необходимости всей этой ненависти и страха, что многие годы были главным орудием Брума.
– Присутствие здесь Апрата сводит на нет все наши труды, – продолжил Брум. – Как могу я очищать от вражеского влияния наши города и деревни, если в самом сердце нашего правительства засел еретик? В глазах народа мы – худшие из лицемеров, а у него, к тому же, шпионы в каждом углу.
Ильва содрогнулась.
– В нем есть что-то невероятно пугающее.
– Это все образ. Эта борода. И темная ряса. Ему нравится приводить дам в ужас своими странными высказываниями и манерой появляться ниоткуда, но на деле он всего лишь громко каркающий ворон. Но он нужен нам, если мы хотим посадить на трон Демидова. Поддержка священника будет важна для равкианцев.
– От него пахнет кладбищем, – вставила Ханна.
– Всего лишь ладаном. – Брум побарабанил пальцами по дверце. – Трудно сказать, во что на самом деле верит этот человек. Он утверждает, что король Равки одержим демонами, что Вадик Демидов помазан на царство самими святыми.
– Откуда вообще появился Демидов? – спросила Нина. – С нетерпением жду возможности увидеть его.
– Мы держим его в безопасном месте, на случай, если равкианские убийцы попробуют его пристрелить.
Как жаль.
– Он на самом деле Ланцов? – продолжила она.
– У него больше прав на корону, чем у бастарда Ланцова.
Карета дернулась, останавливаясь, и они вышли, но не успела нога Нины коснуться посыпанной гравием дорожки, к Бруму подбежал солдат со сложенным листом бумаги в руке. Нина краем глаза заметила королевскую печать – серебристый воск и увенчанный короной волк Гримьеров.
Брум сломал печать, прочел послание, а затем поднял голову, и от выражения его лица у Нины сердце оборвалось. Несмотря на мокрую одежду и испытанное на рынке унижение, Брум сиял.
– Время пришло, – заявил он.
Нина заметила, какой печальной стала улыбка Ильвы.
– Так, значит, ты нас покидаешь. А я снова каждую ночь буду ждать, тая страх в сердце.
– Бояться нечего, – возразил Брум, запихивая послание в карман мундира. – Им не выстоять против нас. Наконец-то, настал наш час.
Он был прав. У фьерданцев были танки. А еще пленные гриши, подсаженные на парем. Победа была гарантирована. Особенно если Равка останется без союзников. «Я должна быть там. Мое место – на поле сражения».
– Вы отправляетесь далеко? – спросила Нина.
– Вовсе нет, – ответил Брум. – Мила, у тебя такой испуганный вид! Неужели ты так слабо веришь в меня?
Нина заставила себя улыбнуться.
– Нет, сэр. Я лишь беспокоюсь за ваше благополучие, как и все мы. Вот, – продолжила она, – позвольте мне взять ваши пальто, чтобы вы наконец-то прошли в дом и согрелись. Вашей семье нужно проводить как можно больше времени вместе, пока вы не уехали.
– Мила, ты – настоящее благословение, – благодарно сказала Ильва.
Нина взяла пальто у нее, у Ханны и у Брума, и ее рука тут же змеей скользнула в карман, куда он сунул письмо.
Война приближалась.
Ей нужно было известить своего короля.
3. Николай
Николай пытался успокоить своего нервничавшего жеребца, похлопывая его по холке. Королевский конюх полагал, что недостойно короля ездить на лошади по прозвищу Изюмчик, но Николай питал особую слабость к этому пегому пони с неровными ушами. Он определенно не был самым красивым скакуном в королевских конюшнях, но мог без устали проскакать много миль и был спокоен, как скала. Обычно. В данный момент он едва мог устоять на месте, натягивая поводья и прискакивая то вправо, то влево. Изюмчику не нравилось это место. И Николай его за это не винил.
– Скажите мне, что я не вижу то, что я вижу, – попросил он со слабой надеждой в голосе.
– А что, по-твоему, ты видишь? – уточнила Тамара.
– Масштабные разрушения. Неизбежную гибель.
– Не то чтобы совсем неизбежную, – заметила Зоя.
Николай кинул на нее взгляд. Она собрала волосы на затылке, перевязав их темно-синей лентой. Это было в высшей степени практично, но оказывало на него странное действие, вызывая желание развязать ленту. – Я что, слышу оптимизм в голосе моего самого пессимистичного генерала?
– Вероятную гибель, – внесла ясность Зоя, мягко пришпоривая свою белоснежную кобылу. Все лошади беспокоились.
Рассвет крался по Ярености, купая крыши и улицы города в розоватом свете. На пастбищах вдалеке Николай видел табун пони, еще по-зимнему лохматых, постукивающих копытами от холода. Из этого могла бы выйти дремотно-мирная картина, пейзаж в старинном стиле, который какой-нибудь ремесленник от искусства мог бы написать для богатенького купца, с избытком денег и недостатком вкуса, – если бы не мертвая, покрытая пеплом земля, пачкающая ландшафт, как пятно пролитых чернил. Тлен распространился от загонов лошадиной фермы вдалеке прямо до окраины городка у подножия холма.
– Две мили
[2]? – прикинул Николай, пытаясь оценить размер ущерба.
– По меньшей мере, – заметил Толя, смотрящий в подзорную трубу. – Может, и три.
– В два раза больше, чем в случае рядом с Балакиревым.
– Ситуация ухудшается, – сказала Тамара.
– Мы пока не можем этого утверждать, – возразил Толя. Как и сестра, он был одет в оливково-серый мундир, обнажавший, несмотря на зимний морозец, мощные бронзовые руки, покрытые татуировками солнечных символов.
