— Или сбежать отсюда в ближайшие десять минут.
— Что-то вы не выглядите на того, кто боится моего постыдного отсюда бегства. — очень сложно отвечать на провокационные заявочки, когда так перехватывает дыхание и невозможно на чем-то сосредоточить свое внимание, кроме как на получаемых от рук своего совратителя умопомрачительных ощущениях. И на его очень близком от себя лице, кстати, тоже… особенно на губах.
— Я ведь всегда могу переиграть любое из выбранных мною решений. Хоть и очень редко ошибаюсь в людях, но хочется верить, что в твоем случае меня ждут только приятные сюрпризы. К тому же, я никогда не сделаю с тобой того, чего ты категорически для себя не приемлешь. Но, это не значит, что я не буду зондировать под тобою почву и не делать со своей стороны попыток перетянуть тебя на свою темную сторону. Как видишь, я говорю об этом открытым текстом, на свой риск и страх, так сказать.
И почему тогда мое волнение связано отнюдь не со страхами по самосохранению? Я уже настолько ему доверяю, что могу не бояться предстоящих сюрпризов с его стороны? И чем это обосновано? Тем, что я с ним наедине в его чудовищно огромной квартире с фантастическим интерьером из какой-нибудь современной темной сказки для взрослых, а он так ничего ужасного за все это время со мной и не сделал? Либо он невероятно искусный манипулятор и гипнотизер, либо я сама не так далеко ушла от границы между собственной тьмой и светом. И чем дольше я находилась рядом с этим человеком — живым воплощением темной силы демонического всевластия — тем больше впитывала в себя и заражалась ничем неизлечимым вирусом его обособленной Тьмы.
— То есть… если вам не удастся меня совратить в очередной раз, то?..
— Придется сделать вынужденный откат к первоначальной версии. — не походил он сейчас на того, кто на самом деле переживал за свои возможные в ближайшее время проколы. Да и мне как-то с большим трудом верилось, будто за одной из этих стен меня ждала пыточная камера с выкрашенными человеческой кровью стенами. — Хотя существуют тысячи способов вводить выбранную жертву в свою тему без резких скачков и пугающих маневров.
— Вводить в тему?.. Выбранную жертву? — не скажу, что повторять слова Глеба Стрельникова в виде вопросов для меня было чем-то невероятно сложным, но избежать в этот раз пугающего волнения у меня так и не вышло. Тем более, когда погружаешься все глубже и глубже в этот бездонный омут демонических глаз и именно чувствуешь, а не воспринимаешь на слух чужие слова, напрочь лишенные фальши и притворства. Кажется, в этот момент ты способна принять куда более страшную правду.
И, похоже, мой вопрос возымел несколько неожиданный на мужчину эффект. Его взгляд стал более пристальным, серьезным и осязаемым, передернутый теми самыми нотками тяжелой дымки, от которой у меня каждый раз начинали млеть ладошки, дрожать коленки, а сердце работать с постоянными перебоями. Наверное, слово "жертва" имело для него несколько иное значение и даже вкус. И, кажется, для меня теперь тоже.
— Было бы странно, если бы у подобного мне мужчины, не имелось своих темных сторон? — был ли это вопрос или банальная констатация факта, я так и не поняла. Но волнением меня начало притапливать уже более существенным. — Только не говори, будто ты ни о чем до этого не догадывалась.
— Догадываться и предполагать — это одно, а вот… выяснять, что же меня ждет на самом деле — совершенно третье.
— Что мне в тебе больше всего нравится, так это твоя поразительная сообразительность, развитая не по годам. Всегда найдешь, чем восхитить, завораживая с каждым разом все сильнее, чем уже есть.
То же самое я могла сказать и нем, если даже не более. И, скорей всего, мне тогда не хватило слов, чтобы ответить. Меня захлестнуло очередной волной блаженного сумасшествия, когда Глеб прижался губами к моей переносице, оставляя на чувствительной коже одну из своих сладчайших меток, поглощающих мою тщедушную волю в одно мгновение ока. Вроде бы такой целомудренный поцелуй, но сколько в нем на самом деле сокрыто интимного и откровенного. Если он что-нибудь сделает еще в подобном роде, то меня потом и видом окровавленных стен точно не запугаешь.
— Так мы будем сегодня "ужинать", или вы решили довести меня до голодного обморока?
Мужчина несдержанно усмехнулся, решив поддержать меня в моей попытке немного разрядить уж слишком напряженную ситуацию.
— Все зависит от того, о каком именно голоде ты сейчас говоришь? — он снова заглянул в мои глаза своим сводящим с ума колдовским взглядом, на этот раз приподняв мне лицо за подбородок и впитывая любое, даже незначительное на нем изменение. Не удивлюсь, если таким образом, Глеб хотел считать истинный уровень моих панических страхов и насколько я действительно готова к совершенно новым для себя открытиям.
— О том самом, которым вы меня заставили мучиться последние три дня.
— Ты права… Таким голодом изводить кого бы то ни было — ужасное преступление. Особенно, если этот кто-то — Ты…
* * *
— У каждого человека есть нечто вроде темной стороны. В ведической культуре ее именуют Тьмой — полной противоположностью Свету, в более "цивилизованных" — Дьяволом или бесами. Хотя, я все-таки предпочитаю первый вариант. Он куда точный и имеет более широкий охват в своем истинном значении, если не обострять внимание на мистицизме и религиозных мифах. Как раз в ведическом мировоззрении, Тьма — не всегда является прямым синонимом к чистому Злу, ведь она дана нам природой не просто так. Именно на противопоставлении Света и Тьмы, мы и учимся быть людьми, с их помощью приобретая столь ценные для нас навыки, как, например, умение отличать правду от лжи, отделять хорошее от плохого. Вначале доверяя своей интуиции, а уже потом безошибочно вычисляя кто есть кто. Без Тьмы, мы бы не воспринимали Свет, как и должно… Без Тьмы, мы бы не научились совершать правильный выбор. Разве что…
— У каждого она своя? — я, скорее, произнесла свой вопрос на автомате, практически не задумываясь. Будто за эти минуты подстроилась под ментальный поток, исходящий от Глеба вместе с его попытками донести до меня нужные мысли. И было бы с чего. Тем более, слушала я его не настолько внимательно, больше отвлекаясь на окружающие меня вещи откровенно шокирующего интерьера и испытываемые в эти моменты ощущения.
Сказать, в каком сейчас я пребывала тихом "ужасе" — не сказать ровным счетом ничего. Мое волнение за этот вечер (да и все предыдущие) побило все последние рекорды вместе взятые. И, тем не менее, оно отличалось несколько иным звучанием и особыми составляющими. Честно говоря, я и сама не могла определить, что конкретно чувствую, поскольку это были не те страхи, с которыми, выпучив глаза, мчишься со всех ног на выход, хватаясь за все трясущимися руками. Да, порывы рвануть к дверям и послать все к чертям собачьим время от времени атаковали мое прифигевшее сознание, но их хватало ненадолго. Ровно настолько, сколько моему вниманию требовалось для отвлечения то ли в виде нескольких секунд, то ли рядом последующих образов из новых предметов "мебели" и моей на них реакции. По сути, так оно и было. Я цеплялась взглядом вначале за один предмет, затем за следующий, слегка зависая перед этими чудовищными произведениями "искусства", но едва ли решаясь с первого брошенного на них взгляда определить скрытую в них рукой мебельного мастера функциональную принадлежность.
