— Сколько сможешь.
Поразительно, насколько твердой была его рука с протянутым ко мне бокалом. Впрочем, как и его весьма убедительный взгляд. Вернее, продавливающий своего нерадивого оппонента крайне весомыми аргументами скрытой силы. Даже если показательно будешь перед ним блевать, все равно не сумеешь не взять этот долбаный бокал. Правда, на деле, так и случилось. Я выпила всего пару капель, после чего, зажав рот трясущейся ладонью, едва не спотыкаясь и не падая на ходу (долбанные туфли на высоком каблуке, увы, никто не отменял), побежала прочь из кабинета, практически не разбирая пути — куда и на кой. Слава богу, дорогу до ванной я помнила где-то на подсознательной подкорке, чисто на интуитивной, и добежала до нее почти вовремя. Может оставила всего лишь небольшой след на красивой кафельной плитке где-то в двух шагах до белоснежного унитаза.
Теперь желание сдохнуть выросло в разы и не покидало даже после того, как я перестала рвать.
— В следующий раз, постарайся до такого не затягивать. Если тебе что-то ТАК претит, буквально до рвоты, говори об этом сразу. — как ни странно, но Глеб все-таки пошел за мной следом. Возможно, чтобы проследить за моей сохранностью и успеть подстраховать, если мне вдруг понадобиться дополнительная помощь.
Слава богу, не понадобилась. И он простоял все это время в дверях ванной за моей спиной, наблюдая с явной апатией за всеми моими попытками удержаться в этом мире из последних сил.
И пусть в его голосе не слышалось характерных ноток сдержанного раздражения, оно все равно ощущалось — буквально кожей, витая по воздуху не сколько в его словах, сколько от исходящей от него опасной близости.
— Надеюсь, это нервное. Но провериться не помешало бы. — он хочет отправить меня в больницу? Серьезно?
— Конечно, нервное… Я-я… Я… прости. Я не думала, что так… получится… — а еще было нужно заставлять себя хоть что-то говорить, проявляя хоть какое-то подобие себя прежней. И при этом, желательно, не смотреть в лицо своего надзирателя. Что я и пыталась делать, отматывая трясущимися руками от рулона туалетной бумаги внушительную ленту, которой собиралась протереть пол.
— Даже не думай, — Глеб шагнул к мне, тут же отбирая бумагу и почти сразу же помогая подняться на ноги. — Умойся, почисти зубы, а я пока позвоню Дмитрию. Сейчас поедешь домой отдыхать. Если к вечеру состояние не ухудшится, там и будем смотреть, что делать дальше.
— Дмитрию?.. Кто такой Дмитрий?
— Водитель, который тебя сюда сегодня привез.
Не смотря на проявление отеческой заботы, от прежнего Глеба Стрельникова не осталось и следа. Серьезный, сосредоточенный только на собственных мыслях и ничего близкого к душевному соучастию. Его будто насильно только что затянули в реальность, в которую он не собирался возвращаться в ближайшие пару часов. Поэтому-то ему это так и не нравилось, вызывая вполне объяснимый и крайне раздражающий дискомфорт. А может и нечто большее. Его же всего несколько минут назад несло на такой сумасшедшей волне черной эйфории, а я взяла и рубанула под корень все его начинания. Перегомнячила такую шикарную постановку с ножами и скрытой в данном посыле извращенной угрозы…
Наверное, теперь мы и выглядели, как выдернутые со сцены горе-актеры в момент кульминационного триумфа от прима-звезды. Но вместо запланированной изначально триумфальной концовки меня взяло и вырвало остатками завтрака. Вот такой дичайший парадокс, расставивший нас впоследствии по своим местам.
Это уже потом, где-то через десять-пятнадцать минут, сидя в пассажирском салоне огромного внедорожника в компании одного единственного водителя Стрельникова-старшего (кажется, того самого, кто приезжал за мной в самый первый раз в агентство эскорт-услуг), до меня наконец-то станет доходит, чего я на самом деле избежала. И именно тогда меня и прорвет, буквально на ровном месте. Словно кто-то или что-то сдерет одним резким рывком стоп-кран. Настолько резко и неожиданно, что единственное, что я тогда успею — лишь зажать ладонью рот. Хотя и это не поможет, пусть я и буду стараться изо всех сил. Буду пытаться заглушить рвущиеся из меня истерические рыдания, сгибаясь пополам, чтобы хоть как-то все это задавить в себе, удерживаясь на уровне беззвучных криков. По-другому и не получится. Либо в голос, либо так через лихорадочную тряску тела и дичайшее желание отрубиться.
Судья по всему, это и есть тот самый кошмар, который должен тебя убить или сделать сильнее.
Сильнее? Сильнее чего и для чего? Чтобы в ближайшее время опять окунуть тебя с головой в этот сумасшедший ужас? Или я жажду этого момента, как долгожданного избавления от неминуемых мук? Что рано или поздно, но Глеб совершит то что так хотел все это время сам? Что так явственно плескалось в губительном омуте его всезнающих глаз?..
— С вами все хорошо? — я все-таки всхлипну пару раз, так и не сумев заглушить это гребаное рыдание до самого последнего звука. И впервые водитель заговорит со мной, впервые, за столько совместных поездок посмотрев на меня в зеркало заднего обзора. И то, я не сразу соображу, какого хрена он вообще меня об этом спрашивает и зачем я вдруг ему сдалась.
— Д-да… — более идиотского момента и не придумаешь. Не могла дотянуть до дома, чтобы там уже дать себе волю хоть до конвульсивных припадков на полу?
А теперь приходится из последних сил ломать себя в буквальном смысле этого слова. Давить эту треклятую слабость едва ли не на грани обморока.
— Это… это все нервы… Пройдет.
— А по виду и не скажешь. — меньше всего я ожидала, что он вдруг потянется рукой к бардачку и выудит оттуда небольшую пачку бумажных платочков. — Прошу прощения, что так бесцеремонно вклиниваюсь, просто… Не могу молча смотреть, когда плачет женщина… или совсем еще юная девчушка.
Он протянул салфетки в зазор между передними креслами, как-то сумев за все это время так ни разу и не обернуться ко мне лицом. Будто проделывал такие манипуляции далеко не впервые.
— Спасибо… — странно, что я сама не додумалась захватить с собой хотя бы настоящий платок. Старая привычка обходиться без него почти всю свою сознательную жизнь. Заодно очень хороший повод взять себя в руки и успокоиться. По крайней мере, здесь, в машине. — Вы ведь… не расскажите ему об этом… Пожалуйста…
Не знаю, почему мне вдруг ударило в голову просить личного водителя Стрельникова-старшего именно об этом. Человека, который получал, скорей всего, немалые деньги совсем за другое молчание.
— Я всего лишь штатный водитель. Разговоры со знакомыми Глеба Анатольевича в мои прямые обязанности не входит.
Хотела бы я в это поверить всей душой и здравым разумом. Но даже если он и говорил чистую правду, это никак не отменяло того факта, что я находилась сейчас в полной заднице. И не только я одна…
* * *
Он простоял у окна точно не меньше часа, глядя на распростертую за рекой панораму предвечернего города едва ли видящим хоть что-нибудь взглядом. А если и видел, то отнюдь не в режиме реального времени и окружающего пространства.
