Даже сейчас, когда он оставил тебя на твоем рабочем этаже несколько часов назад в Глобал-Вижн, ощущение столь прочной, практически ничем неразрушимой ментальной связи не ослабилось ни на гранулу. И он специально принял приглашение Алекса, провести сегодняшний обед в закрытом мужском клубе для особо избранных небожителей Леонбурга практически в другой части города. Не потому, что пытался чем-то загасить и ослабить собственную слабость и еще такие свежие, сверхосязаемые воспоминания (ощущения вкуса, запаха, живого дыхания и чувственной дрожи бледной кожи с горячей пульсацией воспаленной киски под его пальцами), царапающие расслабленные мышцы и более уязвимые точки почти пресытившегося тела беспрестанно ноющей вибрацией. Возможно он просто наблюдал за своей реакцией со стороны, пытался проанализировать и понять, что же на самом деле произошло за эти последние дни, как они повлияли на него, насколько сильно изменилась ситуация и сама реальность. Он получил именно то, чего так долго жаждал все эти годы или привкуса легкой горечи неизбежного похмелья избежать так и не удалось?
По любому все имеет две стороны медали. И на каждую даже самую запредельную силу найдется свой противовес.
Да. Сила была, нереальная, сумасшедшая, одержимая, та, что сжигает твой разум огневой стеной всесметающего напалма буквально за считанные мгновения, удерживая твоего обезумевшего зверя буквально на честном слове одного единственного приказа "Сидеть". И чем больше он двигался вперед по этой слишком опасной грани, тем меньше у него оставалось от человека разумного. Он и сам не понимал, что же его толкало идти еще дальше, почему не хотел останавливаться (да, Эллис, пока ты не потеряешь сознание под ударами его члена или не скончаешься от разрыва сердца при очередном сильнейшем вагинальном оргазме): то, как ты реагировала на него, на физическую боль и полученное от его рук наслаждение или то, как он сам все это пропускал через себя… пропускал твои блаженные страдания — сладкие, возбуждающие, нереально глубокие и невыносимые. И когда твоя пизд*нка туго сжимала его член, орошая воспаленную головку обильными порциями горячей влаги и кончая на нем уже который раз подряд, в очередной попытке высосать его собственные силы и соки, он словно переходил еще на один уровень более жесткого, но все еще контролируемого безумства. Удары становились сильней, подкожный зуд рычащего внутреннего зверя усиливался и застил глаза кровавой пеленой откровенной одержимости — чистейшей, оголенной и вибрирующей смертельным зарядом черного тока. Он хотел крови. Настоящей, горячей, соленой… ТВОЕЙ.
И все-таки он слишком мало вчера кончил сам (хотя тот эмоциональный оргазм, что он испытывал на протяжении почти всей вчерашней сессии, просто не с чем сравнить и сопоставить), или его аппетиты за эти годы достигли нереальных масштабов, вырвавшись за все разумные пределы, как только его пальцы сомкнулись на горлышке и сердце самой желанной и долгожданной жертвы. Смертельная усталость его вчера не подкосила и не вырубила мертвым сном. Он просидел в своем кабинете перед мультимедийным монитором почти до полуночи, прогоняя по памяти и в кипящей крови пережитые ощущения раз за разом — снова, снова и снова. И конечно, он не спешил принимать душ, пусть до этого и взмок под костюмом едва не на сквозь. Это было неподвластное здравому пониманию особое состояние и чувство, "грязь" от которой не хочешь отмываться, потому что именно она питает твое тело своей осязаемой вязкой энергетикой, растирает чувствительные рецепторы своими будоражащими липкими приливами и прикосновениями — жадная, похотливая, ненасытная. И в ней столько твоего запаха и вкуса, горячего шелка твоей кожи, мягкого атласа платиновых прядей… и они до сих пор ощущаются на его ладони, охватившими пульсирующим зудом невидимых лент пальцы и кулак. Кажется, словно рука сама время от времени пытается рефлекторно сжать и натянуть эти тонкие "нити", дернуть, оттянуть… Еще немного и он опять заглянет в эти бездонные омуты широко распахнутых глазок, чтобы в который раз глотнуть из них пьянящие порции обезумевшего страха, сладкой боли и порочного возбуждения.
Разве таким возможно насытиться всего за один вечер? Только если еще больше возбудить аппетит…
Чей-то крик неожиданно вывел его из легкой прострации, хотя ему казалось, что до этого он достаточно внимательно слушал Алекса и даже время от времени что-то отвечал, сдержанно улыбаясь над ироничными подколками друга. Но сейчас его действительно словно чем-то резко вырвало на поверхность реальности из черных, зыбких песков зомбирующего забытья. Он даже обернулся, при чем неосознанно, поскольку… он так и не понял с какой стороны прозвучал этот крик — с улицы или из соседнего кабинета. А может его и не было? Поскольку Лекс продолжал говорить, как ни в чем не бывало, не запинаясь на полуслове и не останавливаясь, как обычно бывает, если что-то вас прерывает — что-то непредвиденное и странное.
А этот ответный, практически мгновенный подкожный прилив жидкого азота, коснувшийся сердца оголенными проводами стынущего холода? Он же не мог возникнуть просто так на пустом месте, продолжая разливаться вымораживающей волной по легким, артериям и венам?
Взгляд, будто сам по себе или под давлением нового условного рефлекса, тут же потянулся к столешнице чайного столика, вернее к лежащему на нем черному айфону с черным отключенным экраном. Ментоловый озноб уже добрался до ладоней, впиваясь своими острыми иглами в поры и нервные окончания зудящим покалыванием подкожного импульса и необъяснимого страха. Мышцы уже сжались и сократились, до легкой дрожи, еще секунда и он сделает это — протянет руку к сотовому и сразу же, почти не глядя сделает вызов Эвелин. Хотя, при чем здесь Эвелин? У него стоит на быстром наборе твой номер, он может в любой момент позвонить тебе (в отличие от тебя), нажав решетку и 10. И что-то назойливо тянуло мышцы, нервы и активировавшийся страх, буквально царапая своими соскальзывающими зубьями или напильником по сознанию, вынуждая или выпрашивая (чуть ли не истеричным скулением) сделать это.
— …Да, кстати… чуть не забыл. Хотя, нет. Вру. Такое забыть не возможно и особенно специально. Решил оставить на "десерт". Сигару? — непринужденный голос Рейнольдза все-таки сумел перетянуть его оцепеневшее внимание на себя, вначале конкретным действием (ленивым жестом руки, потянувшейся во внутренний карман светло-охрового пиджака), а затем уже самодовольной усмешкой на пол лица.
Они сидели друг напротив друга перед разделявшим их чайным столиком (так безупречно гармонирующим с общим внутренним интерьером кабинета), каждый в своем кожаном кресле практически в одинаковых позах сытых патрициев и вершителей чужих судеб, переваривая, как те питоны, проглоченную пищу и заправляя ее небольшими порциями элитного коньяка, обсуждениями пройденных дней и связанных с ними событий.
— Сигару? — наверное, его слишком сильно подрезало недавним приступом выбивающей слабости и ниоткуда взявшимся волнением подкожного страха. Следил в упор за движениями друга, прекрасно видел и почти понимал, что делал Лекс, но связать смысл услышанных фраз с поведением Алекса так и не пытался. Ассоциативная цепочка рассыпалась в самом зародыше, никак не желая выстраиваться в своей логической завершенности. А может он сам подсознательно ее глушил и не хотел напрягать мозги. Мысли упрямо возвращались к айфону, как та намагниченная стрелка на компасе — строго в одном направлении. Волнение тоже ни в какую не желало униматься, беспрестанно копошась своими раздражающими липкими щупальцами на дне желудка в съеденном обеде…
