"Расслабься, Эллис, ты слишком напряжена… расслабься, моя девочка…" — но тебе хочется застонать еще громче, в полный голос, пока не сорвутся связки или не разорвется сердце от бешеных ударов о грудную клетку. Его голос… его слова настолько мягкие в тот вечер резали глубже и болезненней самых острейших скальпелей его ненависти. А с прикосновениями и ласками его нежных рук (господи всевышний) это было подобно нескончаемым приступам клинической смерти.
Расслабиться? Как? Если тебя крыло страхом беспрерывного выжидания, когда же он снова это сделает — накроет липким саваном своей треклятой тьмы, стянет все мышцы и нервы тугими ремнями своей беспощадной воли, запустит в твои артерии, сердечную мышцу и в костный мозг сотни тысяч игл… Начнет резать, медленно, глубоко; душить — не спеша, с изощренной расстановкой, наблюдая, как удерживает тебя собственными пальцами на самой грани, не позволяя сорваться в этот мрак раньше времени. Между жизнью и смертью, между реальностью и спасительным сумасшествием…
Но в тот вечер все было по другому, будто он резко (или как раз намеренно) изменил правила собственной игры. А может и не изменил, может специально перенаправил стрелку в угодное ему положение (резко сменил гнев на милость?). Решил показать тебе, чем отличается наказание от поощрения? Только не предупредил тебя об этом заранее, чтобы ты не расслаблялась ни на секунду, чтобы он при этом не говорил и не делал. Он же не мог иначе, это же был его самый любимый наркотик — пить тебя в моменты твоей запредельной эмоциональной агонии, впитывать твои чувства, слабость и боль через сенсоры своих рук и окутывающей тени.
Тогда ты впервые увидела его без пиджака и галстука и разволновалась не меньше, чем неделю назад, когда в этой же квартире наблюдала, как он принимал душ абсолютно голый. Пара расстегнутых верхних пуговиц на черной сорочке из натурального шелка с примесью чистого хлопка, и ты знала, что под ней больше ничего нет — никаких маек и футболок. Можно подумать, он бы позволил тебе дотронуться к себе. Но ты все равно нервничала, словно и вправду увидела нечто неожиданное, путающее мысли и чувства своей непривычной непоследовательностью. Хотя, кто знает, он ведь мог добиваться именно данного эффекта, нужной от тебя реакции. А его мягкость, его щедрые и щадящие слова, действия и касания. Его теплые губы практически соприкасающиеся с твоими, когда он ласкал своим бархатным горячим шепотом твое лицо, расписывая по немеющей коже обжигающими вензелями своих чувственных меток.
Страшно, волнительно, сладко… невыносимо больно… Ты все равно хотела рыдать, а не только стонать, дрожать, сжиматься и молить о пощаде. Он же не просто так все это делал. Он все равно тебя резал и не менее глубоко, только в этот раз он расщедрился на более сильные дозы анестезии. Пытка нежностью? Пытка самой сладкой и шокирующей болью, вскрывшей в тебе неведомые ранее гиперчувствительные зоны нереальных ощущений. И это его постоянная близость, невыносимое осязание скользящей по тебе как бы невзначай его шелковой тьмы, то усиливающей свое давление через его пальцы, голос и прочие инородные предметы, то раздражающие кожу и скрытые эрогенные точки легчайшими царапинами откровенной росписи по твоему телу.
В этот раз он снова не мог обойтись без своего излюбленного конька. Да, ты уже поняла, что бандаж и фиксация — были его главной темой, особенно, если это касалось именно тебя — твоего тела. Связать, обездвижить, заставить сходить с ума от невозможности выгнуться, пошевелиться, сжать те же бедра или в "неосознанном" порыве неуправляемого безумия вцепиться в него самого… вцепиться и не отпускать, чтобы он не говорил, не делал и чем бы не угрожал. Хотя едва ли он так боялся последнего, просто ему было ничтожно мало твоего физического и морального унижения, он наслаждался зрелищем твоей полной беспомощности, сытящим его изголодавшегося зверя каждым звуком твоего жалобного всхлипа, несдержанного стона на щелчок карабина и визуальной дрожи с чувственными мурашками на твоей коже, реагирующей чуть ли не болезненными судорогами на соприкосновение его рук и прохладной поверхности его новых игрушек.
Первой была повязка-маска на глаза, за ней последовал бандажный рукав из эластичной кожи. Ты не могла его видеть, только чувствовать и буквально определять наощупь и через трение с твоими изгибами локтей. Конечно, он сопровождал свои действия проникновенными объяснениями и безрезультатными попытками успокоить твои взбесившиеся нервы, но в этот раз его слова и бесчувственный голос не кромсали твое сознание и тонущий рассудок стальными спицами изощренного палача-кукловода. Все было по другому и воспринималось иначе… абсолютно иначе и от этого еще глубже, еще осязаемей и невыносимей. А главное, медленно, не спеша, словно он собирался растянуть эту смертельную пытку до бесконечности, пока у обоих будут оставаться силы удерживаться на плаву, между острыми гранями обеих реальностей. По крайней мере, пока Ты окончательно не лишишься чувств и способности мыслить.
Он перетянул изгибы твоих рук (включая обе ладошки) чуть выше прижатых друг к другу локтей тугим "кожаным мешком" на шнуровке, только не за спиной (как обычно изображалось на многих пересмотренных тобою в сети фотографиях), а спереди. Ты поняла зачем уже после того, как он уложил тебя на тот самый низкий столик с толстой квадратной столешницей из вощеного дерева, разве что по диагонали — головой и ногами к угловым ножкам. И когда он запрокидывал твои спеленатые руки, почти полностью вытягивая их вверх над твоим перепуганным личиком, тогда его губы и прошептали поверх твоего приоткрытого от учащенного дыхания ротика: "Расслабься, Эллис, ты слишком напряжена… расслабься, моя девочка…", резанув по натянутым нервам и ноющим костям контрольным выстрелом защелкнувшегося карабина.
Тебе бы дернуться, взвиться раненой птицей, бьющейся о своего птицелова, как о прутья золотой клетки. Но тебя парализовало, намертво сковало самой крепкой фиксацией — его тьмой и близостью, ощущением его ладоней, накрывших теплым бархатом твои руки и скользнувших по их внутренней стороне сверхчувствительной лаской до подмышек. Ответная эрогенная дрожь по телу и порывистый всхлип из пережатого волнением горлышка не заставили себя долго ждать. Этот тягучий озноб приторного вожделения и не собирался сходить на нет, усиливаясь с каждым пройденным дюймом и вливаясь под кожу более мощными приливами эрогенного тока. Чем чувствительней была зона под его пальцами, тем сложнее было сдерживать собственную реакцию на его вскрывающие манипуляции. Когда его руки накрыли оба холмика твоих грудей, ты едва не застонала во весь голос, особенно при соприкосновении его фаланг с твоими воспаленными сосками. Мгновенная отдача острой вспышки-удара внутри набухшего клитора и пульсирующей вагины резанула насквозь (до самого спинного мозга), стягивая и скручивая интимные мышцы сладчайшей судорогой.
Бл*дь, ты уже была готова принять его, даже без предварительного разогрева, в буквальном смысле ощущая, как спускает твоя киска обильными соками в такт движению его ладоней и пальцев. У тебя плавился мозг, кожа, кости и все эрогенные зоны только от одного его присутствия, от осязаемого давления его взгляда, голоса и самого сильного на земле тела. Тебя касались лишь одни его руки, но ты была уверена на все сто, что чувствовала его всего, психофизическую оболочку Дэниэла Мэндэлла-младшего, окутавшую тебя с головой блаженной "тяжестью" и осязаемой истомой. И с затянувшим твой взгляд мраком эти ощущения казались нереально запредельными. А ведь он еще совершенно ничего такого не делал… боже… Даже его ласки выглядели едва не целомудренными, не более, чем манипуляцией рук осматривающего тебя врача.
