Маргот помнит другой инцидент, не имеющий ничего общего со злосчастным днем рождения. Это случилось незадолго до смерти Альмы.
Старейшина, главная капо женского лагеря, грубая, базарная баба, якобы захотела спеть в сопровождении оркестра венскую песенку. Весьма двусмысленный текст она сочинила сама, мелодию позаимствовала народную. Альма после нескольких тактов оценила этот «шедевр» и приказала музыкантшам вернуться в блок.
На следующий день «артистка» нашла способ посчитаться…
И все-таки большинство девушек были уверены, что Альму погубил менингит или плохая водка. Внезапная смерть по неустановленным причинам — никто не решился сделать вскрытие — поразила воображение заключенных, хотя в Биркенау была делом заурядным. Людей посылают в газовую камеру, вешают, палачи в белых халатах делают уколы фенола в сердце, пытают, забивают насмерть, они умирают от тифа, дизентерии, истощения и тысячи других причин. Некоторые кидаются на проволоку под током, отчаявшись или желая сохранить остатки самоуважения и самостоятельно решить, когда положить конец страданиям. Но никто не умирает непонятно почему… В кои веки раз нацистов, этих управляющих смертью в промышленном масштабе, одурачили.
Смерть Альмы спровоцировала кризис, но немцы быстро уладили дело. Что будет с оркестром? Комендант лагеря Крамер не собирался лишать себя этой «службы» и назначил на дирижерское место русскую пианистку Соню Виноградову.
И Хильда, и Регина говорили со мной о надежде, об идеале, за который они боролись, чтобы выжить в лагере. Меня поразило признание Хильды: «Без надежды выжить оставалось прочесть Шема Исраэль, молитву умирающих
[83], Кадиш, поминальную молитву, и кинуться на колючую проволоку. На подобное трудно решиться, но, если сил терпеть не оставалось, лучше было положить конец мучениям…» Регина тоже сделала душераздирающее признание: «Я хотела упасть на проволоку, но увидела солнце и осталась жить…»
А как формулировала надежду выжить ты? Тобой руководило яростное желание дать жизнь ребенку? Ты поэтому терпела холод, голод и страх? Я уже присутствовал у тебя в голове? Был крошечным семечком в твоем теле?
Меня очень смущает, что никто из трех женщин не упомянул тебя в связи с Альмой.
Я думал найти в этом подтверждение твоей незаметности, почти невидимости, так хорошо мне знакомые, и понял, что был неправ, заместив тебя Альмой в исследовании и первых набросках к книге.
Я мысленно слился с тобой и всеми вами, погрузился в лаву под названием «оркестр» и воспринял символическое положение матери-кормилицы и защитницы, которое принадлежало Альме, как нечто само собой разумеющееся. Я представлял Альму вашей общей матерью и, чувствуя себя членом группы, полюбил ее как сын… Двойное преимущество: я «вывел» тебя из лагеря, из истории и занял твое место — место эффективной матери, которая всегда рядом и всегда очаровательна, даже в своих слабостях и эксцессах… И я не готов забыть об этом безумии!
XII
Сильвия
Реховот
[84], Израиль, май 1997-го
Я пообщался с Хильдой и Региной, узнал часть их историй, теперь предстояла встреча с Сильвией.
Сильвия… Крошечная, живая и шустрая, как ртуть. Говорит быстро, четко и уверенно, часто звонко смеется, отпуская бойкие шутки. Сильвия не имеет привычки жалеть себя и сразу дает понять, что не потерпит этого от чужого человека. Она только что вышла из больницы — пришлось лечь на обследование в связи с артрозом тазобедренного сустава. Слава богу, не рак, не нервное расстройство, а «всего лишь» нога!
Сильвия снова пошла учиться ближе к пятидесяти и успела стать доктором наук, считая, что этот способ восстановить разорванные связи с прошлым, со сломанным детством и почти уничтоженной юностью ничем не хуже других…
Сильвия рассказывает, какую ярость испытала летом 1987 года в Германии.
Муниципалитет Берлина пригласил ее и других израильтян, родившихся до несчастья, на открытие коммунальной еврейской школы. Присутствовали члены берлинской общины, официальный представитель городской власти, все выглядели счастливыми и были полны энтузиазма. Сильвия — не самый терпеливый человек на свете, и она закусывает удила.
Чему тут радоваться? По какой такой причине она должна ликовать? Здесь начнет работать одна-единственная начальная школа, а пятьдесят пять лет назад всё закрыли одним махом, детей депортировали, а Сильвия оказалась на улице и выжила только чудом… Хильда с мужем тоже были на празднике: хорошо зная характер подруги, они в последний момент успели остановить ее…
Нашу беседу все время прерывает попугай: он распевает во все горло, изображает звонок телефона, поносит окружающих, лает, дразня комнатную собачку Сильвии, мурлычет первые такты «Влтавы», симфонической поэмы Бедржиха Сметаны, и Атиквы, вдохновенного национального гимна, то есть ведет себя как все дурно воспитанные птицы. Время от времени Сильвия призывает негодяя к порядку, но мне почему-то кажется, что она гордится успехами питомца.
Сильвия говорит холодно и отстраненно, как будто рассказывает чужую историю, а я вдруг понимаю, что мне не по себе не из-за ее тона. Все дело в том, что я не понимаю, какое место в этой истории могу занять.
Я не просто наблюдаю, не только собираю материал. Да, Сильвия тебя забыла, но ты незримо присутствуешь в описываемых ею событиях…
Дессау
[85], 30 января 1933-го
В день прихода Гитлера к власти Сильвии Вагенберг было шесть лет.
Вот как произошла ее первая встреча с нацизмом. Хозяин ножевой мастерской праздновал событие на свой манер. Огромный детина напялил коричневую полевую форму SA, надел повязку со свастикой в красном круге, сдвинул кепи чуть набок, чтобы придать себе воинственный вид, и предупредил мать Сильвии: «Если поймаю вашу дочь, перережу ей горло!» О да, он запросто мог это сделать, у него имелись огромные тесаки, резаки для мяса, ножницы разных форм, и Сильвия ужасно испугалась, ведь у нее была совсем тонкая шейка.
Она перестала ходить мимо мастерской, но однажды он поймал девочку и у нее на глазах зарезал подобранных бедняжкой котят — во имя защиты Немецкой Нации.
