– Так казнят предателей в Китае, – с недоброй улыбкой пояснил Агасфер. – Жертве привязывают к обнаженному животу большой горшок и начинают нагревать его, предварительно запустив в горшок крысу. Обезумевшая тварь начинает искать спасения в животе несчастного. Потом…
– Довольно, Агасфер! – содрогнулся Мануйлов. – Я уже понял, что связываться с вами опаснее, чем иметь дело с дюжиной ядовитых кобр.
Когда за Агасфером захлопнулась дверь, Мануйлов раздернул занавеску, разделяющую комнаты, и уставился на двух людей с восточным разрезом глаз.
– Вы хорошо запомнили этого человека?
Хунгузы одновременно кивнули.
– Я нынче же уеду, а вы должны следить за ним, и когда он поедет обратно… В общем, доехать до Сахалина он не должен!
Хунгузы переглянулись.
– Очень опасно вызвать гнев человека с железной рукой, – пробормотал один. – Он убивает врагов с такой же легкостью, как ты давишь ногой таракана!
– Да это просто старые бабьи сказки! – рассердился Мануйлов. – Убить однорукого гораздо легче, чем здорового человека. В конце концов, я вам заплатил! А когда вы выполните поручение, вам заплатят еще!
Ретроспектива 13
(май 1891 г., о. Сахалин)
Выписавшись из лазарета, Сонька вернулась к Шурке-Гренадерше. Теперь, когда будущее и окончательный побег с проклятого острова были финансово обеспечены, ей дышалось легко. В укромном месте в тайге, не слишком далеко от поста, был зарыт сундучок со 150 тысячами рублей. Можно было не торопясь, обстоятельно продумать детали. Впрочем, досадных деталей было предостаточно!
Прежде всего – вес сундука: без малого два пуда
[104] деньжищ! Дух захватывало от такого «слама» – но вес и размеры сундука для побега неудобны. А еще и золото – фунтов 5–6 мелких самородков и с фунтик «рыжевья»
[105]. Нешто придется бросать такое добро?!
Для подобного «приданого» ни плот, ни лодка, которую можно было бы купить или украсть, не годились: пролив в окрестностях Дуэ слишком широк. И шторм налететь может – не успеешь и до середины пролива добраться, как перевернешься и отправишься к Нептуну вместе со «сламом».
Этот вариант был пригоден для мыса Погиби, где коварный Татарский пролив сужался до 6–7 верст – но переправа в том месте сулила другие трудности. На своем горбу столько не унесешь, добывать лошадь с коляской в посту – чистое безумие. Стало быть, нужен сильный спутник, а то и два. Но кому довериться? Мужики – по большей части дураки, но все же не настолько, чтобы не сообразить, что в тяжелой поклаже не камни. Сообразят – и придушат хозяйку.
С тоской и даже некоторой теплотой Сонька не раз вспоминала унтер-офицера Михайлова, без памяти влюбившегося в нее во время одной из последних отсидок и устроившего ей побег из тюрьмы в июне 1886 года. Сонька искренне подарила рослому как гренадер Михайлову ночь любви в стогу сена, в нескольких верстах от места побега – и ушла от него рано утром, пока тот сладко и утомленно спал. Спал с улыбкой на губах – наверняка последний раз перед тем, как отправиться в каторгу за свою шальную беззаветную любовь!
Но таких михайловых на Сахалине сроду не было! Нет и, наверное, никогда не будет. А если б и нашелся? Погиби было излюбленным местом побега сахалинских арестантов. И, как нетрудно догадаться, было под постоянным приглядом островных тюремщиков.
Даже переберись Сонька через пролив благополучно – что ей делать со своим грузом в глухой тайге?
Нет, этот вариант решительно не годился!
Удобнее всего было бы обольстить моряка (а лучше капитана или первого помощника) с одного из кораблей, которые довольно часто становились на рейде Дуэ. Конечно, она не так молода и привлекательна как раньше, но Сонька не сомневалась: она и сейчас сумела бы это сделать!
Так ведь не дадут же! Обольщение требует времени и соответствующих нарядов. А она – под зорким прицелом десятков глаз не только тюремщиков, но и обывателей. Да и не знакомятся офицеры с «золушками» в тюремного кроя платьях, на улице. Для такого знакомства ей непременно следовало попасть на бал, либо вечеринку в Общественном собрании Александровского. А вольных женщин, жен островного начальства, здесь слишком мало. И появление среди них «таинственной дамы Икс» имело бы следствием немедленное Сонькино разоблачение…
Обольстить кого-либо из местных богатеев, которому без вопросов продали бы билет на пароход Добровольного флота или на судно каботажного плавания, и под густой вуалью, под видом горничной-любовницы гордо подняться по сходням? Но богатеи наперечет: братья Бородины, коммерсант Есаянц и, конечно, Ландсберг. Кроме того, и Бородины, и Есаянц в свое время были тюремными майданщиками. А каторжное прошлое сродни каиновой печати: как ни замазывай, как ни маскируй… Либо предадут, либо выбросят в пути за борт. Оставался, таким образом, один Ландсберг – но Сонька сильно сомневалась в том, что он согласится ей помогать.
Во-первых, у него семья, к которой, судя по всему, он сильно привязан. Не станет он из-за Соньки подвергать себя риску снова надеть халат с бубновым тузом на спине. А во-вторых, моральные устои не допустят привязки к кровавым деньгам.
В общем, надо было думать, думать и думать. Заставить свои мозги крутиться на полные обороты. Сонька верила в себя. Верила, что рано или поздно выход из положения будет найден!
Она помнила рассуждения отца, который ради детей привел в дом неласковую мачеху – смазливую, но глупую и злопамятную бабенку. Тяпнув стаканчик-другой, Лейба старался укрыться от визга и причитаний жены в комнате дочерей и всякий раз шепотом говорил:
– Когда-то сдуру я сказал вашей мачехе, шо без ума от ее красоты! И шоб вы думали, девочки? Я таки и живу до сих пор без ума! Ваша мачеха с утра надевает на свою морду глаза и следит за каждым грошиком, который попадает в карман вашего отца, шоб она мине была всегда здорова.
Как-то она стащила с веревки в соседнем дворе гимназическую форму – но не просто так, а «с умом». Забежав в лавчонку отца, попросила у него рубль, который поклялась вернуть нынче же вечером.
– Твоя мачеха считает из окна всех моих клиентов, Софочка, и за этот несчастный рубль твоему отцу достанется как за три рубля! Зачем тебе деньги, деточка?
Сонька сказала, что это пока секрет, но пообещала непременно вернуть деньги с процентами.
– Не делай мине смешно, дочка, – вздохнул тот. – Какие могут быть проценты с родного дитятки?
Она отправилась в Дюковский сад на склоне Водяной балки, что на слободской стороне Одессы, переоделась в кустах в гимназическое платьице и кружевной передник. Выбрала уединенную скамейку под старой липой и с бьющимся сердцем принялась ждать, поглядывая в сторону главного входа. Вскоре появился и сообщник – отставной околоточный дядя Гершом. Он принял от девочки рубль за свой короткий маскарад и тоже поспешил в кусты – переодеваться в старую полицейскую форму.
