Он ощущал себя так, словно и из него тоже капля за каплей вытекала вода, оставляя его полностью высохшим и опустошенным.
– Нет, – тихим голосом прошамкал Владимир. – Я ничего такого не видел. Ничем не могу вам помочь.
– Пойдём, – шепнул, наклонившись к нему, Влад. – Он ничего не знает.
Гоша жестом показал ему не вмешиваться, желая во что бы то ни стало добиться от заключённого хоть какой информации.
– Точно ничего не видели? Может, подумаете сейчас и вспомните? – с надеждой проговорил Георгий.
На переносице собеседника пролегла едва заметная на практически сравнявшейся с цветом тюремных стен коже вертикальная складка, указывающая, по-видимому, на задумчивость. А может, это было просто искажение стекла.
Охранник сзади него сделал шаг вперёд.
– Думаете, это так легко? – просипел Соколов. – Столько лет прошло. Я и тогда даже и не всегда понимал, что происходит в реальности.
– У нас ещё осталось время. Пожалуйста. Может, в день смерти вашей бывшей жены было что-то такое? Например, кто приходил? Или она о чём-нибудь говорила? – Гоша решил, что если воздействовать на болезненное воспоминание, затронувшее его эмоционально больше всего, то есть шанс положительного отклика. – Расскажите про тот день. Что было до вашего бессознательного состояния и после?
Соколов дёргнул губами, как если бы ему в рот залетела муха.
– До этого… до этого не было ничего особенного. Я, как обычно, на улице – купил дозу, и пошёл скорее домой. Зашёл и вспомнил, что вроде сейчас должна придти Настя – обсудить что-то связанное с разделом квартиры, вроде того… тогда мне это казалось совершенно неважным. Меня это бесило – не терпелось поскорее забыться, а надо было её ждать. Как я был зол, сейчас помню… Может, поэтому я её и того? Подсознательно ведь что-то отложилось… Не утерпел я, в итоге, пошёл в ванную и там укололся. Только всё сделал – заходит она. Ключами своими открыла. Я выхожу – и дальнейшее уже плохо помню. Вроде я хохотал, лез обниматься, потом упал, а она орала… Это так, обрывки. А потом меня торкнуло, и я видел всякое… не помню ничего уже из того. И после этого наступила тишина. Не знаю, как долго я был в отключке. Потом проснулся, а вокруг… вокруг… всё… и она…
Он снова затрясся.
– Понятно, а что было после этого? – быстро спросил Гоша, стремясь увести Соколова от истерики.
– После… это так важно? Прямо всё?
– Конечно, Владимир.
– И даже, как я блевал и лежал в этой луже?
– Разумеется.
– Не знаю, зачем это вам… Но если хотите знать, то, – он глубоко вздохнул. – Я делал то, что сейчас сказал. Мне было очень плохо. Потом появился Артём. Наверное, это он вызвал врачей… А те – ментов. Ну и прямо с больницы меня потом закатали. Сейчас расскажу, как ехали…
– Погоди, – остановил его Гоша. – Кто такой Артём?
– А-а, – отмахнулся Соколов. – Михайленко. Мой одногруппник с универа.
– Вы с ним дружили?
– Скорее, общались. Он вообще ни с кем никогда особо не сближался, хотя парень он был неплохой. Предпочитал книги. В университете постоянно брал что-нибудь в библиотеке, чаще из художественного – был у нас там такой раздел. Нет, мы с ним вообще в последнее время сошлись. Он хоть и жил всего через два дома от меня, пересекались мы редко. А один раз, за два месяца до… того события, – он сильнее сжал трубку, – я как-то переборщил с коксом, причём прямо на улице, в подворотне. Там и рухнул никакой. Однако кто-то нашёл меня, поднял, помог дойти до квартиры. Оказалось, это был Артём. Он же меня потом дома отпаивал… Когда я окончательно очухался, мы с ним разговорились. Он посочувствовал мне. Сказал – ужаснулся, когда увидел, во что я превратился. Обещал помочь. Про себя тоже рассказал – как он работает юристом в риелторском агенстве. В общем, посидели мы тогда нормально. Вот, с тех пор он и начал иногда заходить, проведывать меня. И в тот раз зашёл…
– То есть после окончания университета вы оба вернулись в Сертинск? Кто ещё из вашей группы там жил?
– Нет, из группы – никто. Только я и Артём. Мы познакомились лично как раз в приёмной комиссии – до поступления тоже не встречались, хоть и слышали друг про друга. Обычное положение вещей всех маленьких городов, – усмехнулся Владимир. – Я-то раньше в другом доме жил, в частном коттедже. Это потом, когда всё рухнуло, нам пришлось переехать в однушку, – в его голосе прозвучала горечь давней обиды. – Вот так. Остальные ребята у нас были в основном из самого Ленинграда. Некоторые – из деревень и других посёлков городского типа, но нас таких на всём факультете было не так много.
– Он выступал на суде? – спросил Гоша.
– Артём? Да, да. Он рассказал всё, как есть. О том, что возвращался домой, шёл мимо моего дома, услышал женские крики и поспешил на источник звука, но когда прибежал, обнаружил труп и… и меня, уползающего в-в угол.
Георгий, обернувшись и подняв голову, посмотрел на Влада. Тот стоял, нахмурившись, и напряжённо вслушиваясь в каждое слово заключённого. Когда детектив посмотрел на него, в его взгляде Гоша уловил тревогу.
– То есть, он свидетельствовал против вас? – снова обратил он внимание на Соколова.
– Нет, нет, я не виню его. У Артёма просто не было выбора. Это ведь он тогда позвонил врачам – опасался за меня, или что я очнусь и ещё кого, – он сглотнул, – убью. А за лжесвидетельство статься. Мы ведь юристы, всё понимаем…
– Хорошо, допустим, – осторожно сказал Гоша. – Но почему вас обвинили ещё и в других убийствах?
– Я… – он зажмурил глаза. – Они прицепились к тому случаю во время учебы… У меня был конфликт с той погибшей одногруппницей, Светкой Степанюк. Она много раз пыталась начать со мной встречаться – ещё до развала союза, когда мои родители считались состоятельными. Потому и пыталась, это сразу понято было. Я ей постоянно отказывал – и в отместку Степанюк начала распускать слухи, что это я к ней приставал. Она не прекратила этого даже потом… Один раз я не выдержал и прямо при всех рявкнул, чтоб она заткнулась. И через неделю Светка погибла. Все посчитали это несчастным случаем, но некоторые с тех пор действительно стали косо поглядывать на меня и сторониться. Тогда-то я начал уже пробовать наркотики…
Заключённый откашлялся и шмыгнул носом.
– На суде всё это и всплыло – потому что стали опрашивать всех, кто имел когда-либо дело со мной, в том числе одногруппников. Составляли мне характеристику. Вот так и притянулось. Все очень легко поверили, что я маньяк. Радовались поимке, проклинали, хотели четвертовать… Родственники убитых перед каждым заседанием караулили, когда меня привезут, и кидались с криками. Просто разорвать хотели. Один раз в меня камень прилетел…
– Владимир, – обратился к нему Гоша. – Если выяснится ваша невиновность, то вас сейчас ещё могут отпустить, и вернуть вам доброе имя.
Он старался говорить оптимистично, чтобы поддержать Соколова и завершить беседу на хорошей ноте, но всё равно чувствовал, настолько бессмысленно это звучит.
