Вдыхая благоухающие ароматы, слушая разливающиеся в воздухе пением птиц и глядя, как сквозь мягко колышущиеся от свежего ветерка юные листья пробивается яркое солнце, Ксения чувствовала, как мощная энергия всеобщего пробуждения ото сна наполняет и её саму с головы до ног, даёт силы и ощущение полной свободы. Последнее было странно, учитывая, что фактически она находилась в плену, а рядом с ней каждый раз шёл тот, кто заточил её у себя. Но во время таких прогулок Ксюша парадоксальным образом переставала воспринимать себя пленницей, а Артёма – своим тюремщиком. Иногда она, смотря на солнце, приласкавшее и согревшее землю после долгого холода своим теплом, надеялась и представляла, что оно сможет растопить и вечный холод в его душе.
Ксюша твёрдо решила для себя больше не показывать Артёму отрывки, содержащие сцены насилия, боясь, что это пробудит в нем воспоминания о других совершенных им убийствах. Раньше она желала узнать о нем побольше, чтобы постараться понять, в чем кроется причина имеющегося в нем зла, а также войти к нему в доверие. Теперь она чувствовала – Артём рассказал ей все, в чем ему было необходимо выговориться, и что-то ещё только зря лишний раз погрузит его и Ксюшу в мрачные, ненужные подробности. Что до неё, то Ксения сама уже была сыта этим по горло со всех сторон, и теперь в своей книге старалась по возможности обходиться без лишней «жути», углубляясь больше во взаимоотношения героев и детективную линию. Но, размышляя о том, кем мог приходиться Лыткин матери Алёны, Ксюша не переставала думать о том, как Артём намекал ей, что она способна понимать подобных ему – при этом в голове тут же всплывала другая фраза, сказанная как-то её мужем в том, другом мире, теперь казавшимся ей таким призрачным – как и сам Гоша.
«Ты пишешь о том, чего ты боишься».
Да, она, как и все нормальные люди, боялась стать жертвой маньяка. Но теперь, когда это произошло, в данном страхе больше не было смысла. И теперь, столкнувшись в реальности с неописуемым ужасом, Ксюша понимала, что никогда не будет прежней.
Как и Артём. Она не сомневалась, что встреча с ней повлияла на него так же сильно, как и её с ним – а может, в чём-то даже сильнее.
Да, он рассказывал ужасные вещи, и он же их совершал. Но также Ксюша видела в нём и другую, светлую сторону, которую он сам в себе, должно быть, никогда не признавал.
У него могло быть иначе. Сейчас она это понимала. Увы, но эти хорошие черты, ростки жизни в его душе, как в саду, без должного внимания задавили буйно выросшие сорняки, которые некому было уничтожать. Способности испытывать правильные чувства нормальных людей были глубоко погребены под пластом приобретённого равнодушия, злости, обиды и ненависти, но, она верила – и видела – до конца так и не умерли. Будь Артём конченным психопатом, он никогда не стал бы заботиться о ней.
Ксюша понимала, что не может винить его в искривлённой картине мира: если она подвергать жестоким испытаниям книжных персонажей, не испытывая при этом мук совести, то для Артёма, благодаря искаженным понятиям, такими персонажами выступали все жители этого мира. Чувство жалости к нему, зародившееся ещё в ту ночь, когда он рассказал ей историю своей семьи, с тех пор, несмотря ни на что, только усиливалось. Что, если Артём, пытаясь постигнуть настоящую суть всего, в итоге потерял самого себя? Что, если настоящим он был не когда убивал, а именно находясь с ней? Когда с увлечением в глазах показывал ей, какие лекарственные травы можно собирать в лесу. И во время жаркого обсуждения её персонажей, когда Артём предлагал самые комичные версии того, как именно мог подняться в девяностые отец Алёны, торговавший на рынке хозяйственной продукцией, смеялся сам и до упаду веселил её саму.
Когда готовил её любимую еду, знакомил с интересными книгами и неосознанно прижимался к ней во сне.
Ей не хотелось признаваться себе, но даже в постели он был внимательным, ласковым и нежным, а сам факт секса с ним давным-давно перестал её пугать. Ксюша подозревала, что Артём, возможно, и раньше не хотел причинять ей этим боль – просто всему мешали её ужас и его изначальное неумение обращаться с ней. Но вероятность наступления беременности её всё же волновать не перестала. Первые во время пребывания здесь критические дни наступили в срок – хоть и были несколько иного характера – возможно, из-за пережитого стресса и перенесённого переохлаждения. Но с тех пор, как Ксюша перебралась спать к Артёму, между ними всё стало происходить закономерно чаще, и ей оставалось только делать всё от неё зависящее и надеяться на лучшее.
Иногда, во время работы над книгой, у неё появлялись стойкие ассоциации с Полом Шелдоном. Разве что Ксюша не приобрела серьёзных физических увечий, отделавшись только заметными шрамами на запястьях, всё ещё отливающих краснотой, условия её проживания были значительно лучше, а сам Артём не являлся сумасшедшим фанатом, жаждущим роман о воскрешении и новых приключениях любимого героя, «убитого» автором в предыдущей книге. Но, тем не менее, Ксения видела – он искренне заинтересован в том, чтобы она продолжала писать. Когда Ксюша показывала ему очередной результат своего труда, Артём с явной охотой изучал его, давал свои, «читательские» комментарии относительно того, как он видит сюжет отрывка в целом, и что бы можно было в нем изменить и подправить для улучшения – как восприятия текста, так и складности повествования. Чем дальше продвигалась их «работа», тем меньше Артём напоминал ей редактора. Нет, он был гораздо большим. Скорей всего, ему можно было дать определение идеального читателя: умел действительно понимать прочитанное, и, что более важно – Вникать в это, тем самым видеть общий замысел автора. А благодаря трезвому и независимому взгляду на текст он легко подмечал недочеты, которые она могла допускать, увлекаясь полётом мыслей.
Помимо этого, Ксюша заметила, что Артём, кажется, восхищался самим процессом создания литературного произведения. Один раз он как-то попросил описать, как именно она ощущает его «внутри себя», чем изрядно её озадачил.
– Я не знаю, как это происходит, – смущённо промямлила Ксюша. – Новые мысли просто… появляются у меня в голове. Но у меня чувство, будто все они – герои и события, происходящие с ними – и так существовали в мире. В этом, или в другом… эфемерном, – она запуталась. – В общем, они где-то были – просто раньше я о них не знала. Как только узнала – смогла о них написать, чтобы поделиться со всеми. Как-то так, – закончила она, надеясь, что Артём понял хоть что-то из её сумбурных объяснений.
– Понятно. «Мир идей» Платона, – улыбнулся он.
– Я ещё слышала теорию, где говорится, что вся информация уже есть в космосе, и некоторые просто умеют её оттуда извлекать, – хихикнула Ксюша. – Или там было про то, что человек познаёт её ещё на этапе, когда его душа только ожидает рождения, и потом может лишь вспомнить все… Не помню точно, – отмахнулась она.
– Мир полон предположений в связи со своей агностической природой, – философски заметил Артём. – И то, что за несколько миллионов лет люди до сих пор во многих явлениях теряются в догадках – тому подтверждение.
Дело было ночью, когда оба они уже лежали в постели, с погашённым во всем доме светом. Ксюша лежала, прижавшись к нему левым боком, и наблюдая, как мерно вздымается и опускается его обнаженная, покрытая тёмными волосами грудь.
