— Я несерьёзно ведь, я шутила… — Мамба опускает меня на пол душевой так, чтобы я проскользила по его телу, четко ощущая возбуждение.
— Ничего не знаю, — Саша протягивает руку мне за спину и, нажав на кнопку, включает воду. Сначала она льётся ледяная, так что я вскрикиваю, уворачиваясь от колючих, как иглы, струй холодной воды, но постепенно нагревается, уже не жаля, а лаская кожу. Однако к этому моменту я перестаю обращать внимание на льющиеся сверху потоки. Мужчина делает шаг ко мне, обнимая и поглаживая бока и спину, лаская и намыливая кожу. Поднимаю руки и обхватываю его плечи, а после приподнимаюсь и прижимаю свои губы к его, беря инициативу в поцелуе на себя. И Саша следует за мной, отвечая на ласки, которые с каждой минутой, проведенной в воде, становятся всё откровеннее. И вот уже я вновь задыхаюсь от возбуждения, но мужчина по-прежнему тянет время, едва касаясь пальцем чувствительной плоти.
— Пожалуйста… Саша-а-а-а… — хнычу, извиваясь в его руках. — Перестань тянуть…
— Нет, мы загружаем тебя на все сто, — он слизывает влагу с моих губ, а после опускается ниже. — Надо и тебя наградить, как ты меня сегодня…
И между словами Ворошилов опускается на колени, толкая меня к стене душевой кабины, а сам тем временем скользит губами по моему животу и ниже, пока не касается языком набухших от прилившей крови складок плоти. Вскрикиваю, но Александр крепче сжимает мои бедра, а сам толкает язык между половыми губами, дотрагиваясь и дразня клитор. Прижимаюсь к стеклянной стенке и, запустив пальцы в волосы мужчины, тяну ближе к себе его голову, выгибаясь навстречу.
— Ну что? Сколько теперь процентов? — Мамба отвлекается на мгновение, глядя на меня снизу вверх.
— Что? — кажется, он говорит на каком-то иностранном языке.
— Говорю, на сколько процентов ты теперь себя чувствуешь? — он вводит в меня один палец, и мои колени подкашиваются, а из горла вырывается протяжный стон. — Вася?
— Заткнись, Мамба, и трахни, наконец, меня, черт тебя возьми! — не выдерживаю этой медленной пытки, сжимая бедра.
— Да ты ещё и командовать умеешь? — хмыкает мужчина, но поднимается на ноги и разворачивает меня спиной к себе. — А слушаться тоже можешь?
— Саша! — вскрикиваю, уже находясь на грани истерики от перенапряжения.
— Да-да? — его ладони скользят от бедер вверх, пока не накрывают мои груди, стискивая между пальцами соски, а сам он трется напряженным членом о ягодицы. Александр наклоняет голову и тянет зубами за мочку уха, а после, приподняв мои бедра, заскальзывает в сочащееся влагой возбуждения лоно, вырывая у меня хриплый стон.
— Да-да-да-а-а-а-р, — не могу сдержать стонов, пока мужчина медленно качает бедрами, но и у него не хватает терпения надолго, и через некоторое время толчки становятся резче и быстрее. Одну руку Александр опускает между моих бедер и надавливает пальцами на клитор, а другой тянет за волосы, намотав на кулак мокрые пряди. Да, боль и наслаждение оказываются неотделимы друг от друга в моей голове.
— Ещё сильнее, — хриплю, понимая, что до края остается лишь чуть-чуть сильнее дернуть или ущипнуть, не доставляя сверхсадистских ощущений, но причиняя легкую боль. — Ещё, я хочу ещё жестче, — и, привстав на цыпочки, сама толкаю бедра ему навстречу, прогнув поясницу.
— Ах ты, маленькая рыжая развратница, — Саша опускает голову и кусает меня за плечо, одновременно с этим сжимает пальцами клитор и толкается на всю длину и, кажется, даже глубже.
Все эти действия, происходящие одномоментно, просто взрывают мой мозг, выбрасывая за грань реальности. Оглушают и ослепляют, оставляя только осязательные ощущения, я даже не фиксирую, кончил ли сам мужчина, как он это сделал, хотя, если он успел выйти, вода, скорее всего, смыла все следы. Не знаю, сколько проходит времени, когда начинаю приходить в себя, и первое, что чувствую, — это холодную стену под щекой. Лишь после — крепкие объятия мужчины, который навалился на мою спину, вжимая меня сильнее в стеклянную поверхность. И только спустя время ощущаю его горячее дыхание у себя возле уха.
— Это было на все двести процентов, — голос мой немного охрип от криков наслаждения. На моё заявление мужчина сперва издает невнятный звук, похожий как на мычание, так и на хмыканье, а после начинает смеяться.
— Ты самая необычная девушка в моей жизни, Лисёнок, — он произносит эти слова негромко и из-за шума воды мне остается лишь гадать, так ли всё было или осталось лишь плодом моего воображения. Но прозвище довольно интересное и необычное для меня, хотя псевдоним в клубе я бы такой не взяла. Скорее это напоминает о временах детства.
— Лисёнок? — вздрагиваю, когда мужчина начинает мыть мое тело мягкой губкой, касаясь покрасневшей груди и живота, спускаясь вниз, проводя между бедер, а после и спины, но здесь, под ярким светом в отличие от гостиной ему точно станет видно моё изуродованное тело.
Мочалка скользит по коже, словно бы ничего особенного, но я напрягаюсь. Не хочу разговаривать об этом и вспоминать времена в “Антраците”, но, видимо, у Ворошилова другие планы. Он продолжает мыть меня, но теперь уже и пальцами касаясь моих шрамов. Бережно, словно это может причинить мне новую боль, Саша касается полосы на пояснице, там, где совсем недавно были швы, а после поднимает ладони, проводя по бледным кружочкам вдоль позвоночника. Он молчит, но все эти вопросы и слова, словно грозовое облако, повисают над нами. Однако никто из нас не нарушает тишину, а через десять минут Александр кутает меня в махровое полотенце, обнимает и помогает дошагать до спальни, где укладывает на кровать, кутая под пушистое одеяло. Эти манипуляции и попытки сделать из меня куколку бабочки только сильнее напрягают, и впервые после того, как сердце забилось ровно, я раскрываю рот:
— Ты не останешься со мной?
— Лисёнок, надо машину загнать во двор, не хотелось бы обнаружить её поцарапанной или без колес. Но я вернусь, а ты пока не мерзни, я видел, что ты дрожала.
— Хорошо, — я соглашаюсь, хотя уверена, Саша, как и я, знает истинную причину моей дрожи в душе, но то, что он съезжает с этой темы, радует меня. Глубже зарываюсь в мягкие подушки и одеяло, понимая, что я всё же замерзла. Однако впервые за всю сознательную жизнь мне хочется чувствовать рядом тепло этого конкретного человека, который сейчас натягивает на себя джинсы, скрывая под голубой тканью свои упругие ягодицы.
— Поторопитесь, господин Ворошилов, — ещё удобнее ложусь, обнимаю его подушку и прижимаю к себе. — Я могу и не дождаться вас здесь.
— Не успеешь даже заметить моего отсутствия.
Я и не замечаю, провалившись в глубокий сон без сновидений, но когда просыпаюсь, ощущаю, что мне тепло и спокойно, поворачиваю голову и вижу спящего на животе Александра. Стараюсь не шевелиться и украдкой рассматриваю мужчину при дневном свете, и вижу истерзанную кожу на спине любимого. Да, я уже не отрицаю этой простой истины, и хотя мои чувства могут быть и не взаимны, но я определенно ему нравлюсь. Жизнь — это боль. И я уяснила это давно, но не могла и подумать, что сейчас может быть так больно. Мне казалось, я давно разучилась чувствовать всё, кроме физических истязаний, но этот мужчина затронул что-то, так глубоко спрятанное внутри меня, о чем я и не подозревала. Провожу пальцами по его спине, касаясь теплой кожи, и понимаю, что воспринимаю его давно ушедшую боль как свою. Я вижу шрамы от пуль, от ножа и даже рваный и не слишком удачно сросшийся под левой лопаткой. Моё тело тоже имеет свои шрамы, как видимые, так и невидимые, но на эти метки смерти не могу спокойно смотреть. С той ночи, когда я танцевала для него приват в випе, уже столько времени прошло, как и событий, которые заставили иначе смотреть на многие вещи и ценить такие моменты тишины. Но когда касаюсь его бока, мужчина хмыкает и переворачивается на спину, не заботясь, чтобы прикрыть свою наготу. Скольжу взглядом от его лица, задержавшись ненадолго на губах, а после опускаю глаза ниже. Саша улыбается, наслаждаясь моим изучением, а я же стараюсь перебороть дрожь в пальцах, которыми дотрагиваюсь до ранений на груди мужчины.
