Распахнув открывавшуюся внутрь калитку, он отступил, освобождая дорогу, чуть склонил голову:
— Сеньор адмирал Мазур? Полковник вас ждет, он очень рад вашему визиту. Прошу.
Мазур двинулся по дорожке из надежно зацементированных разноцветных камешков. Вдали он заметил некоторую странность: парадных дверей было две. К одной вела обычная кирпичная лесенка с вычурными чугунными перилами, к другой - широкий пологий пандус, раза в три длиннее лесенки. Какие-то смутные ассоциации всплыли у него в голове, но оформиться в нечто конкретное не успели — «дворецкий» предупредительно распахнул перед ним дверь.
Самый обычный холл, просторный и со вкусом отделанный темным деревом, вот только очередная странность — из него вели три... нет, не двери, а проема без створок, каждый пошире обычный двери.
— Сеньор полковник, —произнес дворецкий (ладно уж, пусть будет без кавычек), почтительно склонив голову и глядя на один из проемов.
Послышалось негромкое жужжание, и из проема выехала сверкавшая начищенным металлом и никелированной отделкой инвалидная коляска с сидевшим в ней человеком, которого Мазур моментально узнал. Мягко жужжа электрическими моторчиками, коляска остановилась в полуметре от Мазура.
— Рад вас видеть, адмирал, — сказан Эчеверриа, протягивая руку.
Он был младше Мазура лет на пятнадцать и выглядел «весьма даже очень хорошо», как по другому поводу и о другом человеке однажды выразилась Белль. Ни единого седого волоска, аккуратно подстриженные черные усы столь же пышные, в плечах и руках чувствуется прежняя недюжинная сила. В прошлый раз он представал перед Мазуром исключительно в камуфляже, а сейчас выглядел типичным отставником: белая рубашка с короткими рукавами и распахнутым воротом, белые просторные полотняные брюки.
Вот только правая штанина была пуста — и не по колено, а гораздо выше. Вот оно что, понял Мазур. Оттого и проемы вместо дверей, и пандус. Что ж, людей, случалось, увечило и хуже...
— Прошу в кабинет, — сказал Эчеверриа, чуть улыбнулся. — Просто идите за мной.
Он пробежался пальцами по кнопкам на правом подлокотнике — их там было с полдюжины на никелированной планке — и кресло развернулось на сто восемьдесят градусов почти на месте, со скоростью неторопливо идущего человека, поехало в другой проем. Мазур пошел следом. Поворот, коридор, еще проем...
Кабинет оказался просторным, обставленным довольно спартански: высокая книжная полка, под самый потолок, перпендикулярно к ней — стол из темного дерева, кресло в том же стиле, низкий столик с кипой газет и журналов. Как же он достает книги с верхних полок? — пришла в голову Мазуру довольно глупая мысль, но он тут же вспомнил: ах да, дворецкий...
Два портрета на стенах справа и слева, одинаковых по размеру. Слева — Сталин в маршальской форме, при всех наградах (большинство из которых он при жизни не носил). Ну да, воспоминания двадцатилетней давности: Эчеверриа уже тогда крайне уважал великих императоров (но презирал рухнувшие империи).
Справа... А справа — Ольга, совершенно такая, какой Мазур ее видел в последний раз, ничуть не постаревшая, с разметавшимися по плечам золотыми волосами. Только не в камуфляжной куртке, как тогда, на озере, а в вечернем платье золотистого цвета, обнажавшим точеные плечи и шею, с бриллиантовым колье на шее, о каком Белль (дочка владельца парочки универмагов в столице и рыболовного траулера) не могла и мечтать. Чуточку лукавый взгляд, легкая улыбка на красиво очерченных губах. Прошлое вновь нахлынуло исполинской гавайской волной, он понял: в отличие от многих прошлых командировок (порой стершихся в памяти едва ли не напрочь) о первой поездке сюда сохранилось всё, абсолютно всё...
Эчеверриа деликатно кашлянул, и Мазур торопливо отвернулся от портрета, повинуясь жесту хозяина, опустился в кресло. Судя по всему, Эчеверриа готовился принять его радушно: на столе — два больших серебряных подноса. Шесть бутылок с разноцветным содержимым (знакома только половина этикеток), минеральная и содовая, множество тарелочек с разнообразными закусками, ваза с местными апельсинами — теми самыми, такими нежными, что даже короткого авиаперелета не выдерживают, на экспорт не идут и за пределами республики практически неизвестны.
— Что будете пить? — спросил Эчеверриа.
— Каныо, пожалуй, — сказал Мазур, высмотрев среди трех знакомых этикеток ту, что означала напиток, нравившийся ему больше двух других.
Эчеверриа наполнил до половины широкие низкие стаканы с толстым дном, усмехнулся:
— Осквернить льдом или минеральной?
— Не стоит, — сказал Мазур. — Судя по вашим словам, сами вы до такого не опускаетесь?
— Конечно, — так же мимолетно усмехнулся Эчеверриа. — Мы же не в Эстадос Юнидос... Я думаю, прежде всего — за встречу через столько лет?
— Пожалуй, — кивнул Мазур, вслед за хозяином приподняв свой стакан — он прекрасно знал, что в Санта-Кроче чокаться совершенно не принято. Вообще-то запамятовал такую мелочь за двадцать один год, но тогда, в шикарном ресторане, Белль непритворно удивилась, когда он попытался с ней чокнуться — и он вспомнил.
Показалось ему, или у полковника и в самом деле таилась в глазах если не тревога, то напряженность? Очень похоже, не показалось — вот только какие могут быть к тому причины?
— Вы женаты? — спросил Эчеверриа тоном гостеприимного хозяина, вынужденного задать несколько ритуальных вопросов.
— Женат, — кивнул Мазур. — И давно. Детей, правда, нет...
— У меня все наоборот, — сказал полковник. — Я одинок... ну, официально. — Он послал Мазуру здешний неподражаемый мужской взгляд, исполненный некоторой фривольности и надежды на полное понимание. — Зато есть сын двадцати лет, отличный парень. Так уж сложилось...
Задавать вопросы на эту тему было бы крайне неделикатно не только здесь, и Мазур промолчал.
— Все же забавно чуточку, — сказал Эчеверриа. — Может быть, вы помните, о чем мы говорили тогда, на озере, двадцать один год назад?
— Да, — сказал Мазур. — Вы предлагали мне перейти на службу в ваш военный флот. А я отказался.
— И все же к этому пришли, — легонько усмехнулся полковник. — Знаю, что вы приняли и наше гражданство, что вам вверен серьезный отдел в контрразведке флота, да и ваш мундир говорит сам за себя...
Неужели попало в газеты? — с неудовольствием подумал Мазур. Инициаторами могли быть не местные, а как раз Лаврик по очередным своим никому неведомым соображениям высокой стратегии. Или...
— Какие-то старые связи? — спросил Мазур небрежным светским тоном. — Вообще-то об этом мало кому известно...
— Нет, тут другое, — совершенно тем же тоном сказал Эчеверриа. — Просто я уже несколько лет в силу некоторых причин подписался на «Военно-морское обозрение». Журнал секретный, распространяется среди ограниченного круга лиц — вот тут мне действительно пришлось потревожить кое-какие старые связи. Там есть раздел, где упоминаются все новые назначения, начиная с людей определенного ранга. Только что пришел свежий номер, — он кивнул на столик. — Там написано о создании нового отдела флотской контрразведки, подчиненного не посредственно начальнику разведки — значит, отдел достаточно серьезный. И о том, что возглавивший его адмирал Мазур — адмирал русского военного флота в отставке, поступивший на нашу службу. Выходит, вы все же к этому пришли...
