Глава 46
Когда сестра Мейкпис вернулась из комнатки, где хранились лекарства, в бумажном стаканчике Брюса лежала точно такая же таблетка, как полученная им прошлым вечером.
– Вам следовало подойти ко мне раньше, – укорила его Дорис Мейкпис, – как только вы заметили разницу. Вы должны были принять это лекарство утром.
– Я ее приму, как только вернусь в палату, – пообещал Брюс.
– Да. Обязательно.
Она пробыла в комнатке много времени, гораздо больше, чем требовалось для того, чтобы достать из бумажного стаканчика одну таблетку и положить в нее другую. И теперь в стаканчике лежала таблетка успокоительного, которую он, само собой, принимать не собирался.
В палате Брюс первым делом спустил таблетку в унитаз, а смятый бумажный стаканчик бросил в контейнер для мусора.
Еще раньше он снял с кровати нижнюю простыню и застелил постель так, чтобы это скрыть. В ванной, воспользовавшись перочинным ножиком Тревиса, разрезал простыню на полосы и заплел в веревку с разнесенными на равные расстояния узлами, чтобы хвататься за них при спуске. Веревки до земли не хватало, но конец завис бы футах в трех-четырех, так что, возможно, ни ему, ни мальчику не пришлось бы даже прыгать.
Теперь Брюс снял одеяло с кровати, сложил в длину и скрутил, чтобы облегчить переноску. Он пожалел, что не привез в больницу уличную одежду. Пижама и тонкий халат не уберегали от холода даже этим достаточно прохладным днем. А уж ночью он продрог бы до костей. Но одеяло могло его спасти.
Его сосед по палате, наладить общение с которым так и не удалось, какое-то время бодрствовал, читал журнал на испанском языке, но теперь снова заснул.
Брюс подошел к окну, открыл его, выглянул. Не увидел ни души на автомобильной стоянке, которую с трех сторон обнимали больничные корпуса. Он привязал конец самодельной веревки к центральной стойке и сбросил веревку вниз. Ее могли увидеть из окна палаты первого этажа. Оставалось только надеяться, что палата эта пустует или занимавшие ее пациенты появления веревки не заметят.
Схватив свернутое одеяло, Брюс подошел к двери и оглядел коридор, такой же тихий и безлюдный, как прежде.
Сестринский пост находился левее, у той же стены коридора. Поскольку он утапливался в стену на пару футов, Брюс не видел медсестру Мейкпис, сидевшую на стуле, только стойку сестринского поста.
Соответственно, и она не могла его видеть, если он оставался у самой стены, продвигаясь к северному холлу. Брюс добирался до угла, каждое мгновение ожидая, что медсестра Мейкпис или кто-то еще окликнет его, но никто не окликнул.
Подойдя к двери, за которой находилась лестница на крышу, он дважды постучал, прежде чем открыть дверь, так они и уговаривались.
Тревис сидел на лестнице, сжимая в руках наволочку с пижамой и шлепанцами.
– Все идет по плану, – прошептал он.
– Во всяком случае, пока, – ответил Брюс.
Глава 47
Мистер Лисс вышел на кухню миссис Труди Лапьер в ботинках и чистой одежде Бедного Фреда. Он побрился бритвой Бедного Фреда. Седые волосы, чуть влажные и вьющиеся, уже не торчали в разные стороны. Уши остались такими же большими, но, отмытые, стали скорее розовыми, чем коричневыми.
Он оставался сутулым и худым, с черными зубами, желтыми и потрескавшимися ногтями, поэтому не мог выглядеть другим человеком, но все равно выглядел новым мистером Лиссом.
– Ваша кожа уже не покрыта трещинами, как старое седло, – Намми попытался сделать ему комплимент.
– У твоего Бедного Фреда несколько видов лосьона для кожи и не меньше десятка лосьонов после бритья. Возможно, он неженка, тут ничего сказать не могу, но некоторые лосьоны творят чудеса, снимая жжение после бритья.
– Борода у меня практически не растет. Однажды я видел усы, которые хотел бы носить, но верхняя губа у меня остается гладкой.
– Считай себя счастливчиком, – сказал ему мистер Лисс. – Побриться – это сложнее, чем почистить зубы или принять ванну. Люди попусту тратят жизнь, будучи рабами нелепых гигиенических стандартов. Каждый среднестатистический дурак тратит десять минут на чистку зубов ежедневно, пять утром и пять вечером, и за семьдесят лет жизни эти минуты складываются в четыре тысячи двести часов. Столько времени уходит на эту чертову чистку зубов. Сто семьдесят семь дней. Знаешь, что можно сделать со ста семьюдесятью семью днями, Персиковое варенье?
– Что можно сделать, сэр?
– То, что я с ними и делаю, – прожить! – тут мистер Лисс посмотрел за плечо Намми и увидел накрытый кухонный стол. – Что это ты тут устроил, парень?
Намми накрыл стол на двоих, поставил тарелки, кружки, положил салфетки и столовые приборы, а между тарелками у противоположных сторон стола стояло блюдо с еще дымящейся яичницей, на другом лежали поджаренные гренки, на третьем – вафли. Намми порезал ветчину, сыр, апельсины, поставил на стол пакет шоколадного молока, масло, яблочное масло, виноградный конфитюр, клубничный конфитюр и кетчуп.
– Мы же не позавтракали в тюрьме, – напомнил Намми.
– Мы сами едва не стали завтраком. Нам не съесть и десятой части всего этого.
– Я не знал, что вы любите, а что – нет, и решил предоставить вам выбор. Вы мылись долго, поэтому у меня было время, чтобы обо всем подумать дважды и ничего не упустить.
Мистер Лисс сел за стол и принялся наваливать еду на свою тарелку, хватая все руками, хотя мог бы воспользоваться вилкой. Не вызывало сомнений, что у него никогда не было бабушки.
Надеясь, что мистер Лисс не сможет есть так же быстро, и издавая такие отвратительные звуки, если ему придется участвовать в разговоре, Намми спросил:
– Вы сможете потратить на что-нибудь другое эти лишние дни, если не будете чистить зубы, но разве они не выпадут?
– Несколько, – признал мистер Лисс. – Это компромисс. Вся жизнь – компромисс. Ты знаешь, сколько времени среднестатистический дурак проводит в душе? За семьдесят лет – двести шестьдесят два дня! Какая-то одержимость чистотой. Это болезнь, вот что это такое. Ты знаешь, что я могу сделать с двумястами шестьюдесятью двумя днями?
– Что вы можете сделать, сэр?
– Что угодно! – воскликнул мистер Лисс, намазывая на вафлю масло.
– Ну и ну, – покачал Намми. – Что угодно.
– Ты знаешь, сколько времени среднестатистический дурак проводит, бреясь или сидя в кресле парикмахера?
– Сколько, сэр?
– Ты не захочешь этого знать. Просто уму непостижимо.
– Я хочу знать, сэр. Действительно хочу.
– А я не хочу этого слышать. Я впадаю в депрессию, когда слышу, как об этом говорит мой собственный голос. Жизнь коротка, парень. Не растрачивай свою жизнь попусту.
