Доктор Кин сделал ретриверу инъекцию.
— Антибиотик, — объяснил он. — Против чумки нет эффективных антибиотиков, но они необходимы, чтобы избежать вторичных бактериальных инфекций.
Он также вколол иглу в одну из вен на лапе ретривера и подсоединил ее к капельнице, чтобы избежать обезвоживания. Когда ветеринар попытался надеть на Эйнштейна намордник, Нора и Тревис с жаром запротестовали.
— Я не боюсь, что он может меня укусить, — объяснил доктор Кин. — Это необходимо для его же пользы, чтобы помешать ему впиться зубами в иглу. Как только у него появятся силы, он начнет делать то, что всегда делают с ранами собаки: зализывать их и пытаться уничтожить зубами любой источник раздражения.
— Только не этот пес, — сказал Тревис. — Этот пес — особенный.
Он оттолкнул Кина и, подойдя к собаке, снял с нее приспособление, связывающее челюсти.
Ветеринар хотел было запротестовать, но потом передумал.
— Ладно. Пусть пока лежит так. Сейчас он, в любом случае, слишком слаб.
Все еще стараясь отрицать ужасную правду, Нора сказала:
— Но насколько это серьезно? У него были всего лишь очень слабые симптомы болезни, да и те исчезли через пару дней.
— У половины всех собак, больных чумкой, вообще не бывает никаких симптомов, — сказал ветеринар, убирая в один из шкафов пузырек с антибиотиками и бросая использованный шприц в мусорное ведро. — У других симптомы слабые, которые то появляются, то исчезают. Некоторые болеют очень тяжело, как Эйнштейн. Это может быть постепенно прогрессирующая форма болезни, а могут сначала появиться слабые симптомы, а потом… такое. Но во всем этом есть светлая сторона.
Тревис сидел на корточках рядом с Эйнштейном, чтобы тот мог видеть его, не поднимая головы и не вращая глазами, и чувствовать, что за ним ухаживают, присматривают, любят. Заслышав слова Кина о светлой стороне, Тревис с надеждой поднял на него глаза:
— Какая светлая сторона? Что вы имеете в виду?
— Зачастую течение чумки определяется состоянием пса до заражения. Наиболее тяжело болеют животные, за которыми был плохой уход и которых плохо кормили. А я вижу, что за Эйнштейном очень хорошо ухаживали.
Тревис сказал:
— Мы старались хорошо его кормить и следить за тем, чтобы он был в хорошей физической форме.
— А мыли и чистили его даже слишком часто, — добавила Нора.
Улыбнувшись и в знак одобрения кивнув головой, доктор Кин сказал:
— Тогда у него есть преимущество. У нас есть самая настоящая надежда.
Нора встретилась глазами с Тревисом, но он быстро отвел взгляд и посмотрел вниз на ретривера. Вопрос, которого они так боялись, пришлось задавать ей:
— Доктор, он поправится, правда? Он не… он не умрет, ведь так?
Очевидно, Джеймс Кин знал, что его от природы хмурое лицо и потупленный взгляд не могут вселить надежду. Он тепло улыбнулся и заговорил мягким, но уверенным голосом; у него появились почти отеческие манеры, которые, может быть, и были искусственными, но казались искренними и помогали уравновешивать вечное уныние, которым наградил его Господь Бог.
Он подошел к Норе и положил руки ей на плечи:
— Дорогая, вы любите этого пса так, как если бы он был вашим сыном, да?
Она закусила губу и кивнула.
— Тогда вы должны верить. Верить в Бога, который, говорят, все видит, и доверять немного мне. Я довольно хорошо знаю свое дело и заслуживаю вашего доверия.
— Я верю, что вы хороший ветеринар, — ответила Нора.
Все еще сидя на корточках рядом с Эйнштейном, Тревис приглушенно спросил:
— Но шансы. Каковы шансы? Скажите нам прямо.
Отпустив Нору и повернувшись к Тревису, Кин сказал:
— Ну что же, выделения из глаз и носа не такие мутные, как могли бы быть. Далеко нет. На животе нет гнойников. Вы говорите, его рвало, но поноса не было?
— Нет. Только рвота, — сказал Тревис.
— Температура у него высокая, но не опасная. У него сильно текла слюна?
— Нет, — ответила Нора.
— Он не тряс головой и не делал такого жевательного движения, как если бы у него во рту был плохой привкус?
— Нет, — хором ответили Тревис и Нора.
— А вы не видели, он не бегал кругами, не падал без причины на землю? Не лежал на боку и не брыкался ногами, как будто бежит? Не бродил бесцельно по комнате, не натыкался на стены, не дергался, не было у него судорог или чего-нибудь еще в этом роде?
— Нет, нет, — сказал Тревис.
А Нора спросила:
— Боже мой, неужели все это бывает?
— Если болезнь перейдет во вторую стадию, да, — ответил Кин. — Тогда может быть затронут мозг. Возможны припадки вроде эпилептических. Энцефалит.
Тревис поднялся, неожиданно как-то странно накренившись. Шатаясь, он направился к Кину, затем, качнувшись, остановился. Лицо у него было бледное как полотно. В глазах застыл ужас.
— Затронут мозг? А если он поправится, у него будет… поврежден мозг?
Нора почувствовала, как у нее к горлу волнами подкатывает маслянистая тошнота. Она представила себе Эйнштейна после болезни; такой же разумный, как человек, достаточно разумный, чтобы вспомнить, что некогда он был особенным, и знать, что это утеряно навсегда, что сейчас ты живешь тусклой, серой жизнью, не такой полной, как прежде. От страха у нее закружилась голова, и ей пришлось прислониться к смотровому столу.
Ветеринар сказал:
— Большинство собак не переносят чумки второй стадии. Но если Эйнштейн выживет, все равно у него будет задет мозг. Конечно, ничего такого, из-за чего его придется усыплять. У него, например, может на всю жизнь остаться хорея, то есть непроизвольное подергивание или дрожание, что-то вроде параличного, часто оно ограничивается только головой. Но при этом пес будет чувствовать себя относительно счастливым, вести безболезненное существование и оставаться по-прежнему симпатичным домашним животным.
Тревис почти прокричал Кину:
— Мне плевать, будет он симпатичным животным или нет. Меня не волнуют физические последствия повреждения мозга. Что станет с его разумом?
— Ну, собака будет узнавать своих хозяев, — сказал ветеринар, — будет к вам привязана. Здесь никаких проблем. Возможно, она будет много спать. Возможны периоды апатии. Но почти наверняка утеряет некоторые навыки. Не то чтобы забудет, чему его учили…
Дрожа всем телом, Тревис сказал:
— Мне плевать, Эйнштейн может мочиться по всему дому, мне важно, чтобы он по-прежнему мог думать!
— Думать? — повторил явно сбитый с толку доктор Кин. — Ну… что вы конкретно имеете в виду? Он ведь все-таки всего лишь собака.
