Прежде ветеринар воспринимал их тревожное, со взрывами отчаяния поведение как нормальную в подобных ситуациях реакцию. Но теперь наконец он начал смотреть на них по-иному.
Отчасти для того, чтобы сменить тему и усыпить подозрения ветеринара, отчасти потому, что она просто хотела услышать ответ, Нора спросила:
— Хорошо, а сейчас у Эйнштейна вторая стадия?
Кин ответил:
— Судя по тому, что я до сих пор видел, он все еще в первой стадии. Сейчас лечение начато, и, если в течение последующих суток мы не увидим более тяжелых симптомов, я думаю, у нас есть хороший шанс удержать его на этой стадии и затем выйти из нее.
— А на первой стадии мозг не затрагивается? — спросил Тревис так настойчиво, что Кин снова вскинул вверх брови.
— Нет, на первой стадии нет.
— А если он останется на первой стадии, — сказала Нора, — он не умрет?
Стараясь говорить как можно мягче и успокаивающе, Джеймс Кин сказал:
— Ну, сейчас у него очень хорошие шансы пережить чумку первой степени — и без каких бы то ни было последствий. Я хочу, чтобы вы поняли, что его шансы на выздоровление достаточно высоки. Но в тоже время не хочу вселять в вас излишнюю уверенность. Это было бы жестоко. Даже если болезнь не будет прогрессировать дальше первой стадии, Эйнштейн может умереть. Больше шансов за то, что он выживет, но смертельный исход не исключен.
Нора снова расплакалась. Она думала, что взяла себя в руки. Думала, что готова быть сильной. Но сейчас не сдержалась. Нора подошла к Эйнштейну, села рядом с ним на пол и положила ему руку на плечо, просто чтобы дать ему понять, что она рядом.
Кина слегка начала раздражать — и здорово озадачивать — их буйная эмоциональная реакция на плохую новость. В его голосе появились жесткие нотки. Он сказал:
— Послушайте, единственное, что мы можем сейчас для него сделать, это обеспечить первоклассный уход и не терять надежды. Естественно, ему придется остаться здесь, поскольку чумка требует сложного лечения, и оно должно проводиться под наблюдением ветеринара. Я буду держать его на внутривенных вливаниях, антибиотиках… регулярно давать противосудорожные и седативные препараты, если у него начнутся припадки.
Нора рукой ощутила, как задрожал Эйнштейн, как будто слышал и понял все эти страшные перспективы.
— Хорошо, о'кей, согласен, — сказал Тревис, — очевидно, ему придется побыть у вас. Мы останемся сним.
— В этом нет необходимости… — начал Кин.
— Хорошо, необходимости нет, — быстро проговорил Тревис, — но мы хотим остаться, нам будет удобно, мы можем спать сегодня здесь на полу.
— О, боюсь, это невозможно, — сказал ветеринар.
— Нет, возможно, о нет, совершенно возможно, — пробормотал Тревис, стараясь убедить ветеринара. — Не беспокойтесь о нас, доктор. Мы прекрасно устроимся. Мы нужны Эйнштейну тут, и мы тут останемся и, конечно же, заплатим вам за причиненные неудобства.
— Но у меня здесь не гостиница!
— Мы должны остаться, — твердо сказала Нора.
Кин сказал:
— Послушайте, я нормальный человек, но…
Тревис обеими руками схватил правую руку ветеринара и крепко сжал ее, чем несказанно удивил Кина.
— Послушайте, доктор Кин, пожалуйста, позвольте мне попытаться объяснить. Я понимаю, это необычная просьба. Я знаю, что мы кажемся вам парочкой сумасшедших, но у нас есть на то свои причины, и они очень веские. Это не простой пес, доктор Кин. Он спас меня…
— И меня тоже, — сказала Нора. — При других обстоятельствах.
— И мы познакомились благодаря ему, — сказал Тревис. — Не будь Эйнштейна, мы бы никогда не встретились, никогда не поженились, и нас бы уже не было на свете.
Кин ошарашенно переводил взгляд с одного на другого.
— Вы хотите сказать, спас вас обоих в буквальном смысле? И при разных обстоятельствах?
— Именно так, — ответила Нора.
— А затем познакомил вас?
— Да, — сказал Тревис. — Изменил наши жизни коренным образом.
Сжатый руками Тревиса ветеринар взглянул на Нору, опустил свои добрые глаза на тяжело дышащего ретривера, покачал головой и произнес:
— Обожаю истории про собак-героев. Вам придется рассказать мне ваши.
— Мы вам все расскажем, — пообещала Нора, а про себя решила: это будут тщательно отредактированные версии.
— Когда мне было пять лет, — сказал Джеймс Кин, — я чуть было не утонул, и меня спас черный Лабрадор.
Нора припомнила красивого черного Лабрадора в гостиной и подумала, не потомок ли он пса, спасшего Кина, или просто напоминание о том, что он в долгу перед собаками.
— Хорошо, — сказал Кин, — вы можете остаться.
— Спасибо, — голос Тревиса дрогнул. — Спасибо.
Высвободив свою руку из рук Тревиса, Кин сказал:
— Но должно пройти по меньшей мере сорок восемь часов, прежде чем я смогу с уверенностью сказать, что Эйнштейн выживет. Это долго.
— Сорок восемь часов — это ничто, — сказал Тревис. — Всего лишь две ночи на полу. Мы справимся.
Кин сказал:
— У меня есть подозрение, что для вас двоих эти сорок восемь часов покажутся вечностью. — Он взглянул на часы и проговорил: — Так, минут через десять придет моя ассистентка, и вскоре после этого мы начнем утренний прием. Я не хочу, чтобы, пока я занимаюсь пациентами, вы путались у меня под ногами. Да и вряд ли доставит большое удовольствие сидеть в приемной вместе с толпой других взволнованных хозяев и больных животных; это только еще больше расстроит вас. Вы можете обождать в гостиной, а после приема вернетесь сюда, к Эйнштейну.
— А днем нам можно к нему заглядывать?
Кин улыбнулся:
— Ладно. Но только заглядывать.
Эйнштейн под Нориной рукой наконец перестал дрожать. Частично напряжение покинуло его, и он расслабился, как если бы слышал, что им разрешили остаться рядом, и это его сильно успокоило.
Утро тянулось мучительно долго. В гостиной доктора Кина были телевизор, книги и журналы, но ни Нора, ни Тревис не могли сконцентрироваться ни на телевизионных передачах, ни на чтении.
Примерно каждые полчаса они по очереди проскальзывали через холл и заглядывали к Эйнштейну. Им не показалось, что он чувствует себя хуже, но и лучше ему тоже не стало.
Один раз к ним зашел Кин и сказал:
— Между прочим, к вашим услугам ванная комната, а в холодильнике есть прохладительные напитки. Если хотите, можете сварить себе кофе. — Улыбнувшись, он посмотрел на стоящего у его ног черного Лабрадора. — А этого приятеля зовут Пука. Он вас страшно полюбит, если вы только дадите ему такую возможность.
