Решение было найдено. Еще в 1917 году по инициативе друзей Толстого в Туле возникло общество, которое взяло на себя заботу об охране усадьбы. В 1918 году оно было официально признано, и 26 апреля Тульским окружным судом был зарегистрирован устав Просветительского общества «Ясная Поляна» в память Л. Н. Толстого. В задачи Общества входило сохранение усадьбы, могилы писателя, мемориальных вещей, превращение Ясной Поляны в культурно-просветительный центр, строительство библиотеки, школ. Председателем избрали П. А. Сергеенко, секретарем – Е. Д. Высокомирного.
Татьяна Львовна была занята решением насущных проблем, летом завела огород. «Работаю много нынешним летом, но могла бы работать больше, – писала она в дневнике. – У меня 4 огорода: один под картофелем, другой под капустой и два под разными овощами. Кроме того, клумбы в палисадниках все засеяны овощами. Очень красивы две круглые клумбы, где посередине посажена кукуруза, потом венок фасоли, потом свеклы и салата. Часто целый завтрак или обед состоит из одних плодов моих рук, и мне это очень весело, но по слабости хотелось бы, чтобы другие это больше ценили, чем они это делают»
[1107]. У ее двенадцатилетней дочери Тани был свой огород, и она тоже работала. Еще в конце 1917 года младшая Таня записала в своем дневнике: «Я вчера играла в бумажные куклы, которые мне сделала мама́. На днях я отобрала семян, которые я хочу сеять весной на грядку, которую мне даст мама. (Мама́ мне дает 10 аршин грядки)»
[1108].
Все это время Софью Андреевну беспокоило настроение старшей дочери. «Главное утешение мое, – еще зимой отметила вдова Толстого, – это дочь Таня. Но если б она была радостна и счастлива. А то жаль ее»
[1109]. Однако Татьяна Львовна находила духовную опору, продолжая заниматься и любимыми делами: работой над воспоминаниями и рисованием. «Я плакала от радости, читая письма папá, – писала она в дневнике 21 июля 1918 года. – Может быть, моя жизнь никому не нужна, но я получаю минуты огромного наслаждения. Дай Бог, чтобы Танин ум имел достаточно досуга для развития, чтобы понять своего деда. Как он пишет в письмах к Страхову и Фету об искусстве, о литературе, Пушкине! Как часто я грущу о том, что я не жила с ним такая, какая я теперь. Я могла бы дать ему больше сочувствия, понимания и разумной любви, чем тогда, когда я была поглощена мужем, ребенком и главное – собой»
[1110]. Через день давала уроки рисования детям: дочери, Соне и Илье Толстым, Сереже и Маше Оболенским, Мише Сергеенко. По утрам писала воспоминания, ее книгу собиралась напечатать издательская фирма «Задруга»
[1111]. В конце августа организовала в Москве детский утренник в большой аудитории Политехнического музея.
Деятельность Сергеенко претила Татьяне Львовне, в августе она определила ее суть: «Он сидит в Ясной и именем Льва Толстого сохраняет помещичий строй, буржуазную, праздную жизнь, излишества и земельную собственность». И Сухотина всеми силами стремилась «вон из Ясной Поляны», где на каждом шагу она чувствовала «фальшь и притворство»
[1112].
Забота о хозяйстве лежала на Татьяне Львовне, однако руководить им ей не хотелось. В дневнике она размышляла над причинами этого нежелания: «Я всю жизнь ненавидела большие хозяйства и имения и всегда (хотя рок меня и ставил всегда в эти ненавистные условия) сторонилась хотя бы от участия в хозяйстве. Теперь же судьба, точно на смех мне, поставила меня в такое положение, что вожжи яснополянского хозяйства незаметно и по необходимости попали в мои руки». Она рассчитывала коренным образом изменить эту ситуацию, отказаться от управления, при этом трезво оценивала свое нынешнее материальное положение: богатство разом сменилось бедностью.
Татьяна Львовна с дочерью Таней. 1916
«Я решила, – писала Татьяна Львовна, – что доведу уборку до конца, потом кому-нибудь передам хозяйство.
Кроме того, мне хочется стать на ногу трудового человека, зарабатывающего свой хлеб.
Здесь это сделать трудно. Все привыкли к тому, что у меня открытый дом и что я даю нуждающимся, когда у меня просят. Теперь положение очень изменилось: у меня ничего нет, кроме вещей, и часто мне смешно, что мне служат и у меня просят люди, которые гораздо богаче меня: у них есть дом, земля, молодость. У меня же ни того, ни другого, ни третьего»
[1113].
Порой старшая дочь была строга с матерью, а та обижалась
[1114]. И вместе с тем Татьяна Львовна старалась всех живущих в доме и во флигеле объединить, но на основе интересного и праздничного. Она могла организовать всех, дав каждому задание написать рассказ по картине, по какой-либо теме. 31 декабря 1918 года, как с удовольствием отметила С. А. Толстая, «совершенно неожиданно Таня устроила по просьбе внука Илюшкá
[1115] встречу с Новым годом. Все обрадовались, пошли во флигель и добродушно и хорошо встретили Новый год»
[1116].
Однако счастливые часы праздника быстро сменились месяцами тревог и забот. Софья Андреевна печалилась о детях и внуках, предчувствуя, что ей уже не всех суждено увидеть. 4 января 1919 года она записала: «Очень тоскую по моим детям. Тяжело Сереже, уже не молодому, голодать и мерзнуть! Где и что с семьей сына Миши? Где Илья, Лева и его семья?!»
[1117] 31 января написала: «Вечером приходила Таня. С ней всегда приятно и часто интересно. Что-то мои несчастные дети? Мерзнут, голодают. Ужасно это постоянно сознавать»
[1118].
