Презрение и отвращение, слышавшиеся в ее голосе, больше уже не задевали Аримана.
— Чего вы все хотите? — спросил Дасти. Эмоции переполняли его, и голос срывался. — Этот институт?…
— О, — небрежным тоном откликнулся доктор, — вы не можете не понимать, что время от времени бывает полезно устранить кого-нибудь, кто препятствует проведению важных политических акций. Или направлять действия кого-то, кто мог бы им посодействовать. А иногда… бомба, брошенная каким-нибудь фанатиком правого крыла, или на следующей неделе левым фанатиком, или драматическое массовое убийство, совершенное преступником-одиночкой, или занимательная авария поезда, или кошмарное бедствие из-за разлива нефти… Все эти веши могут получить ненормально большое освещение в печати, сконцентрировать внимание нации на определенной проблеме и подтолкнуть законодательство, что послужит укреплению стабильности общества и позволит ему успешно уклоняться от крайностей политического спектра.
— И такие люди, как вы, собираются спасать нас от экстремистов?
Игнорируя ее колкость, он продолжал:
— А что касается совета, о котором я упомянул… Начиная с этих пор не спите одновременно. Не расставайтесь друг с другом. Прикрывайте друг другу спины. И помните, что любой прохожий на улице, любой человек в толпе может принадлежать мне.
Он отчетливо видел, что они не желали уходить. Их сердца торопливо бились, в их ушах гремели колокола гнева, печали и потрясения, и им хотелось найти решение прямо сейчас, прямо здесь, как всегда поступал этот сорт людишек, поскольку никто из них не мог выстроить и оценить долговременный стратегический план. Они были не в состоянии преодолеть свою отчаянную потребность в немедленном эмоциональном катарсисе при помощи холодного осознания факта своего полного бессилия.
— Идите, — величественно сказал Ариман, указывая на дверь «береттой».
И они ушли, потому что ничего другого им не оставалось.
Телевизионная камера показала на экране компьютера, как они пересекают приемную и выходят в общественный коридор.
Доктор не стал убирать «беретту» в кобуру. Он положил ее на стол, чтобы ее можно было подхватить одним коротким движением, и принялся обдумывать последние события.
Доктору нужно было узнать намного больше о том, как эта пара дуболомов из черни узнала, что они запрограммированы, и как им удалось самостоятельно распрограммироваться. Их поразительное самоосвобождение казалось ему не столько их собственным достижением, сколько самым настоящим чудом.
К сожалению, крайне маловероятно получить объяснения, если ему не удастся снова накачать их наркотиками, восстановить часовни в сознании каждого из них и заново заложить программу, что представляло собой утомительный процесс из трех сеансов, которые он уже проводил с каждым из них прежде. Теперь они были слишком осторожны, внимательно следили за тонкой линией, разделяющей действительность и фантазию в современном мире, и вряд ли могли предоставить ему такой шанс, несмотря на весь его ум.
Ему предстояло смириться и жить дальше с сознанием существования этой тайны.
Было гораздо важнее остановить их прежде, чем они смогут принести настоящий вред, чем выяснять правду об их мистическом спасении.
Так или иначе, но он не испытывал особого уважения к правде. Правда была липкой аморфной штукой, способной принять перед вашими глазами любую форму. Ариман потратил всю свою жизнь, создавая и переиначивая правду с такой же легкостью, с какой гончар превращает ком глины в горшок или вазу любой формы, какой захочет.
Сила ежедневно доказывала свое превосходство над правдой. Он не мог убить этих людей правдой, но сила, приложенная должным образом, могла сокрушить их и навсегда стряхнуть с игровой доски.
Вынув из своего саквояжа синий мешок, он положил его посреди стола и минуту или две смотрел на него.
Игра могла быть доиграна до конца уже в течение нескольких ближайших часов. Он знал, куда Марти и Дасти отправятся отсюда. Все основные фигуры тоже окажутся в том же самом месте и будут легко уязвимы для такого искусного стратега, как доктор.
Мы намереваемся выяснить, что вы имеете против Дерека Лэмптона. Теперь, когда мы знаем ваши побуждения, это будет еще одним гвоздем в крышке вашего гроба.
Какими безнадежно наивными они были. После всего, что им пришлось перенести, они все еще верили в то, что реальный мир построен по таким же непреложным законам, как и каждый из тех выдуманных, что описываются в детективных романах. Ни улики, ни свидетели, ни доказательства, ни правда не могли помочь им в этом деле. Эту игру двигали более фундаментальные силы.
Надеясь, что киануфобичка не позвонит за время его краткого отсутствия, доктор засунул «беретту» под мышку, спустился в лифте на первый этаж, вышел из здания, перешел через Ньюпорт-Сентр-драйв к одному из ресторанов в близлежащем торгово-досуговом комплексе, нашел телефон-автомат и набрал тот же самый номер, по которому звонил в среду ночью, когда ему нужно было устроить пожар.
Номер оказался занят. Он был вынужден четыре раза повторять вызов, прежде чем ему наконец ответили.
— Слушаю.
— Эд Мэйвол, — сказал доктор.
— Я слушаю, — повторили в трубке, но уже совсем другим тоном.
Выполнив обязательный ритуал с хокку, доктор приказал:
— Скажи мне, ты находишься дома один, или с тобой кто-то есть?
— Я один.
— Выйди из дома. Возьми с собой побольше мелочи. Сразу же найди телефон-автомат, где вокруг тебя хотя бы некоторое время не будет кишеть народ. Через пятнадцать минут от этого момента позвони по этому телефону. — Он назвал номер прямого телефона в своем кабинете, не проходившего через пульт Дженнифер. — Скажи мне, ты на самом деле меня понял?
— Я понял.
Ариман, сосчитав до десяти, вывел объект из часовни сознания на уровень полного сознания, после чего сказал:
— Извините, ошибся номером, — и повесил трубку.
Возвращаясь в свой офис на четырнадцатом этаже, доктор, входя в приемную, огляделся, словно рассчитывал увидеть там киануфобичку, замахивающуюся на него туфлями с длинными и острыми каблуками.
Дженнифер, сидевшая за своим столом, подняла на него глаза и приветливо помахала рукой.
Ариман помахал в ответ, но поспешил войти в свой кабинет прежде, чем она смогла начать восторженные увещевания по поводу того, какую пользу здоровью приносят съедаемые ежедневно пять унций сосновой коры, замоченной в воде.
Вернувшись за свой стол, он вынул «беретту» из кобуры и снова положил ее на стол под рукой.
Из стоявшего в кабинете холодильника он вынул непочатую бутылку газировки из черной вишни и запил водой еще одно печенье. Ему было необходимо добавить сахара в организм.
Он опять вырвался на простор. Раз или два он побывал в опасной близости от рифов, но кризис лишь подбодрил его. Он всегда был оптимистом, а сейчас знал, что от очередной захватывающей победы его отделяют считанные часы, и был возбужден.
