Рука обхватила спереди горло Сьюзен, четыре пальца лежат на левой стороне ее шеи, большой палец находится прямо под челюстью и подушечкой прижат к правой сонной артерии. Доктор Марк Ариман стоял так, пожалуй, с минуту, наслаждаясь сильными, ровными ударами ее пульса. Она была так восхитительно полна жизни.
Если бы он хотел задушить ее насмерть, то мог бы сделать это, не опасаясь сопротивления. В своем искаженном состоянии сознания она стояла бы послушно и даже не думая возражать, пока он постепенно выдавливал бы из нее жизнь. Когда у нее не осталось бы сил стоять, она опустилась бы на колени, а затем безмолвно и изящно скользнула на пол, лишь прося глазами прощения за то, что не может умереть стоя и потому вынуждает его становиться на колени рядом с нею, чтобы закончить дело.
На самом деле, умирая, Сьюзен Джэггер развлекала бы доктора Аримана любыми проявлениями, которые он мог пожелать. Искреннее обожание. Эротический экстаз. Бессильный гнев или даже безропотное смирение с озадаченным выражением лица — все, что могло бы его развлечь.
Он не намеревался убивать ее. Не здесь и не сейчас — хотя, впрочем, скоро.
Когда же это время придет — а оно придет обязательно, — он не станет убивать Сьюзен собственными руками. Он всегда питал большое уважение к отделу научной экспертизы вездесущей и очень хорошо оснащенной американской полиции. Если ему требовалось «мокрое дело», он всегда осуществлял его при помощи посредников, которые попадали под удар, отводя от него всякую опасность разоблачения.
Кроме того, наибольшее и полное наслаждение он получал не от самого акта увечья и убийства, а от хитрой и изящной манипуляции, которая и приводила к этим результатам. Нажать на спусковой крючок, всадить нож, затянуть концы проволочной удавки — ни одно из этих действий не могло бы взволновать его настолько остро, как использование кого бы то ни было для того, чтобы совершить злодеяние по его тайному приказу.
Власть дает более острые ощущения, чем насилие.
Если сказать еще точнее, наслаждение ему доставлял не конечный эффект использования власти, а организация процесса ее использования. Манипуляция. Управление. Подергивание за ниточки, проявление абсолютного подчинения со стороны его марионеток и наблюдение за тем представлением, которое устраивают используемые им люди, приносили доктору настолько глубокое удовлетворение, что в прекраснейшие моменты своих кукольных спектаклей он физически ощущал в себе удовольствие; это чувство пронизывало весь его организм, словно гулкие звуки огромного гонга, вибрирующий звон массивных соборных колоколов.
Горло Сьюзен под его рукой напомнило ему об острых ощущениях давних лет, о другом стройном и изящном горле, которое было пробито пикой, и с этим воспоминанием по его позвоночнику пробежала дрожь боя колоколов.
В Скоттсдэйле, штат Аризона, стоит особняк в стиле Палладио, в котором жила изящная молодая наследница по имени Майнетт Лэкленд. Она вдребезги разбила молотком череп своей матери, а вскоре после этого выстрелом в затылок убила отца, когда тот смотрел по телевизору старый кинофильм и ел песочный пирог. Потом она спрыгнула с галереи второго этажа, пролетела восемнадцать футов и напоролась на копье, находившееся в руках Дианы, богини луны и охоты, которая стоит на красивом постаменте в центре ротонды входа. Предсмертная записка, бесспорно написанная аккуратным почерком Майнетт, утверждала, что она с детства подвергалась сексуальным посягательствам со стороны обоих родителей — возмутительная клевета, которую ей внушил доктор Ариман. Пятна крови, как красные лепестки, усеивали белый мраморный пол у бронзовых ног Дианы.
И вот теперь Сьюзен Джэггер, стоявшая полуобнаженной в темной кухне — в зеленых глазах отражается слабый зеленый отсвет цифровых часов духовки, — была даже еще прекраснее, чем некогда Майнетт. Но хотя ее лицо и фигура вполне могли стать предметом мечтаний, от которых любой эротоманьяк весь покрылся бы липким потом, Ариман был возбужден не столько ее внешностью, сколько знанием того, что в ее гибких конечностях и податливом теле скрывался смертоносный потенциал, ничуть не меньший, чем тот, что был выпущен на свободу в Скоттсдэйле так много лет назад.
Под большим пальцем доктора ровно и сильно пульсировала ее правая сонная артерия. Пятьдесят шесть ударов в минуту.
Она не боялась. Она спокойно ожидала, пока ее используют, как если бы была бессмысленным орудием — или, точнее, игрушкой.
Произнеся имя-код Бен Марко и прочитав хокку, представлявшую собой еще один код, Ариман перевел ее в измененное состояние сознания. Обыватель назвал бы его гипнотическим трансом, каковым оно в значительной степени было. Психолог-клиницист диагностировал бы его как фугу, что было ближе к истине.
Хотя ни тот, ни другой термин не был в данном случае достаточно точным.
После того как Ариман прочитал хокку, индивидуальность Сьюзен оказалась глубже и тверже подавлена, чем если бы она была загипнотизирована. В этом специфическом состоянии она в любом смысле не была больше Сьюзен Джэггер, а стала никем, механизмом из живой плоти. Ее сознание можно было сравнить с заново отформатированным жестким диском компьютера, готовым принять любое программное обеспечение, которое Ариман пожелает установить.
Если бы она пребывала в классическом состоянии фуги, которое является серьезным проявлением распада личности, то вела бы себя почти как обычно, было возможно лишь возникновение более или менее значительных проявлений эксцентричности поведения, но при этом в ней не было бы той полной отрешенности, какую она сейчас проявляла.
— Сьюзен, — сказал он, — ты знаешь, кто я?
— Я знаю? — переспросила она. Ее голос прозвучал слабо, как бы издалека.
В этом состоянии она не могла ответить ни на один вопрос и, прежде чем что-то сказать, должна была дожидаться подсказки: что он хотел услышать, какой поступок она должна была совершить и даже что она должна при этом чувствовать.
— Сьюзен, я твой психиатр?
Несмотря на темноту, он угадал выражение замешательства на ее лице.
— Вы?
До освобождения от этого состояния она сможет отвечать только на команды.
— Скажи мне, как тебя зовут, — потребовал он.
Получив прямую инструкцию, она могла свободно использовать любое знание, имевшееся в ее мозгу.
— Сьюзен Джэггер.
— Скажи мне, кто я?
— Доктор Ариман.
— Я твой психиатр?
— Вы?
— Назови мне мою профессию.
— Вы психиатр.
Создать это состояние «больше-чем-транс-и-не-совсем-фуга» было совсем нелегко. Чтобы превратить молодую женщину в эту податливую игрушку, потребовалось много напряженной работы и профессиональных знаний.
Восемнадцать месяцев тому назад, еще, конечно, не будучи ее психиатром, Ариман тщательно организовал три случая, во время которых угостил ее мощной смесью наркотиков. Это были рогипнол, фенциклидин, валиум и еще одно изумительное средство, не внесенное в официальные фармакопеи. Рецепт был его собственный, и он лично составлял каждую дозу из запасов, находившихся в его частной и совершенно незаконной аптеке, потому что для достижения требуемого эффекта необходимо было точно выдержать пропорции всех компонентов.
