Бегу в Фонд, нахожу Маслина и говорю:
– Владимир Петрович, в темпе хватайте бухгалтера и оплачивайте «Россию» и Колонный зал. Я договорился.
Мой заместитель был настолько ошарашен подобным поворотом, что не смог удержаться от растерянного возгласа:
– А как же вам удалось?
Тут у меня отпали последние сомнения в том, что Маслин был в курсе указаний Яковлева выкинуть нас отовсюду, но предпочел мне не говорить, опасаясь санкций Савицкой и ее покровителя.
Вытащив эту ситуацию из кризиса, я понял, что пришла пора заняться собственными выборами, потому что отпустить агитацию на самотек в данном случае означает потерять место председателя Фонда. Я долго думал, кого попросить возглавить мою избирательную кампанию, и решил, что лучшей кандидатурой для этого станет не друг и соратник, а критик и оппонент. Ведь если в регионах увидят, что отношение ко мне уважаемого человека, который часто упрекал меня в недостаточном внимании к делам Фонда, изменилось, то следом за ним тоже поменяют свое мнение. Я обратился к заместителю председателя Фонда мира Белоруссии – Марату Федоровичу Егорову. Он был очень энергичным, харизматичным человеком. Служил в разведке, участвовал в Параде Победы на Красной площади и, выступая на трибуне, мгновенно вызывал безусловное доверие слушателей. Он был предан Фонду мира и нередко упрекал меня в том, что из-за моей активной шахматной жизни страдает куда более важное дело. Я знал, что, склонив Егорова на свою сторону, многократно увеличу свои шансы на победу, поэтому решил рискнуть и позвонил ему с просьбой стать моим доверенным лицом в избирательной кампании.
Безусловно, предложение его обескуражило. Ведь не проходило ни одного заседания, чтобы он не вставил какой-нибудь шпильки в мой адрес. Однако, поразмыслив, Егоров согласился мне помочь. Согласились меня поддержать и в региональных профсоюзных организациях, где открыто признавались в том, что получили указание из Москвы выдвигать Савицкую, но обещали, что это никак не помешает им оставаться в моем лагере.
И действительно, в первый день конференции, когда необходимо было выбрать кандидатов в депутаты, я оказался на прочном третьем месте после Савицкой и Маслина из семи возможных. И это несмотря на то, что мой заместитель занял довольно скользкую позицию и всем говорил, что «за него и «будущего председателя Фонда» следует голосовать обязательно, а уж за Карпова – как пожелаете». Пожелать решили многие, что стало для моих оппонентов неприятной неожиданностью. Еще большей неожиданностью для них стало, когда на следующий день присланный Фалиным человек для проведения выборов председателя Фонда мира спросил, какие есть кандидатуры, а со всех концов зала зазвучала моя фамилия. Напор моих соратников был настолько силен, что никто из поддерживающих Савицкую даже не решился назвать ее имени. Светлана Евгеньевна буквально почернела от злости. Такого поворота, имея безусловную поддержку Яковлева, она ожидать не могла. Но тем не менее меня практически единогласно переизбрали, а ей досталось место моего первого заместителя. Хотя работать рука об руку с мелким и подлым человеком – удовольствие сомнительное, но какое-то время мне приходилось его испытывать.
Вместе с Савицкой мы и отправились на Съезд народных депутатов, где произошла моя очередная встреча с Горбачевым, поразившим меня своей нерешительностью в простейшем вопросе. Помню, что никак не мог пробиться на трибуну. Слишком много было желающих выступить. Сначала я не обращал внимания на то, что меня никак не желают вносить в списки, но когда некоторые депутаты уже два или три раза выходили к микрофону, а меня упорно продолжали игнорировать, я попросил Горбачева посодействовать и включить меня в список выступающих. На что получил ответ, что это сложное коллективное решение, которое он не имеет права принимать единолично. Я был поражен тем, что руководитель государства отказывает себе в полномочиях по урегулированию такого пустякового вопроса. Мне помог другой человек: на четвертый день я наконец увидел свою фамилию в списке выступающих, но обнаружил, что выступить не успею, так как к этому времени уже должен буду мчаться в аэропорт, чтобы не опоздать на самолет. Снова подхожу к Горбачеву и говорю:
– Михаил Сергеевич, мое выступление сегодня в повестке. Но меня поставили на вторую половину дня. Нельзя ли с кем-то поменять? У меня форс-мажор, я улетаю вечером.
– Не знаю, не знаю, Анатолий Евгеньевич. – Он снова дает понять, что выполнение наипростейшей задачи кажется ему непосильным. – Это такой сложный вопрос. Для каждого имеет значение его место в очереди.
– Позвольте с вами не согласиться, – мне действительно кажется абсурдной такая постановка вопроса, – в данном случае имеет значение первое место и последнее. А выступишь ты сто тридцатым или сто тридцать шестым – совершенно не важно!
– Нет, нет, Анатолий Евгеньевич, я не могу взять на себя смелость и двигать кого-то без разрешения.
В очередной раз подивившись подобной нерешительности главы государства, я сам нашел человека, который согласился со мной поменяться, о чем и доложил Горбачеву. Такой вариант его устроил, мне удалось прорваться к трибуне, но в глубине души я не мог избавиться от ощущения, что подобная мнительность руководителя страны заставляет разочаровываться в его фигуре.
Впоследствии, поскольку я не состоял ни в каких депутатских группах или объединениях и мог свободно участвовать в заседаниях любых депутатских групп, я имел возможность наблюдать, как быстро Горбачев терял поддержку в парламенте. Это было удивительно. Ведь в самом начале своего президентского пути он мог рассчитывать на многое, имея в депутатах девяносто девять процентов своих соратников. Но уже на первом съезде ряды пошатнулись, ведь была нарушена Конституция, что грамотные люди не могли оставить без внимания. В самом начале съезда выступил депутат Оболенский и сказал, что, поскольку в стране уже начались демократические процессы, было бы разумнее, если бы в список кандидатур на пост Президента СССР добавили хотя бы одну фамилию.
И Горбачев, и Яковлев, которые вроде бы и являлись инициаторами всех последующих демократических изменений, перепугались не на шутку и после достаточно продолжительных консультаций предложение депутата отклонили. Тогда перед самым началом голосования Оболенский снова оказался на трибуне и заявил следующее:
– Ввиду того что руководство страны не нашло никакой другой кандидатуры на выдвижение в президенты, кроме Михаила Сергеевича Горбачева, я, для того чтобы эти выборы действительно стали свободными и справедливыми, выдвигаю сейчас на этот пост свою кандидатуру и прошу включить мою фамилию в избирательный бюллетень.
Он имел на это полное право, так как Конституция гласила, что депутат может объявить себя самовыдвиженцем. Однако вместо того, чтобы сделать это без всяких проволочек, вопрос поставили на голосование, а отдать свой голос за предложение Оболенского многие народные избранники почему-то не решились. С моей точки зрения это первое нарушение основного закона страны и стало началом политического краха Горбачева.
Второй его безусловно огромной ошибкой стала антиалкогольная кампания. Возможно, она была не так уж плоха с точки зрения заботы о здоровье населения, но ее экономическая сторона оказалась абсолютно губительна для виноградников России, Молдавии и Грузии. Самоубийством окончил жизнь директор крымской «Массандры», огромное количество людей, разорившись, осталось не у дел. Это не могло не привести к нарастающей тревоге населения.
