Резонанс матч получил колоссальный. Мы играли на втором этаже в одном из центральных зданий на Таймс-сквер. Сидели за стеклянными незашторенными окнами, как в аквариуме, и толпы страждущих любителей шахмат и просто зевак собирались на площади наблюдать за игрой. Для удобства публики на улице разместили демонстрационные экраны, показывающие ходы, и зрители с волнением ждали свежих новостей. Можно было подумать, что все вернулось на десять лет назад. Матч получился интересным и зрелищным не только с исторической точки зрения, но и в спортивном отношении. Я выиграл третью партию, что обеспечило мне итоговую победу, и, к моему удивлению, публика восприняла мой триумф положительно. Меня наградили аплодисментами и словами поддержки, хотя во время нашего первого «американского» матча зрители, особенно наши эмигранты, больше поддерживали Гарри.
Что касается самого Каспарова, моя победа, конечно, его не обрадовала. Любой чемпион хочет оставаться чемпионом везде и всегда, но, будучи мастером высочайшего класса, он не мог не оценить мастерство соперника по достоинству. И несмотря на многочисленные колкости, которыми мы регулярно обменивались с Гарри и в прессе, и при личных встречах, мы оба нисколько не сомневаемся в шахматной силе и таланте друг друга. Мне исключительно приятны слова, написанные Каспаровым обо мне в книге «Безлимитный поединок», где автор называет меня «апологетом спортивного подхода к шахматам», говорит, что моя «сила в глубоком знании и понимании излюбленных схем и в максимальном использовании минимальных ресурсов позиции». Шахматы нас с Гарри развели – и они же объединили. Преданные своей любимой игре, мы не могли спокойно наблюдать за нововведениями господина Илюмжинова и оставаться в стороне, мы оба понимали, что такие матчи, как наш, помогут шахматам снова стать популярными, снова приобрести звучание в мире.
Противостояние между нами давно потеряло свою остроту. У нас с Каспаровым по-прежнему очень разные взгляды на многие вещи, абсолютно противоположная политическая точка зрения на события в окружающем мире и в нашей стране, но его слова о том, что он считает меня великим учителем, от которого он многому научился и в спорте, и в жизни, дорогого стоят. Окончательно наши отношения с Гарри вышли из зоны конфликта в две тысячи седьмом году, когда он из-за своего политического протеста и участия в «Марше несогласных» оказался на Петровке и провел пять дней в изоляторе. Сложно представить, что человек, всегда пользующийся поддержкой власти (и при Горбачеве, и при Ельцине), всегда власть уважающий (или хорошо умеющий это уважение демонстрировать), всегда помнящий о том, что с властью лучше дружить, вдруг решился на открытую конфронтацию. Могу ошибаться, но думаю, что во многом Каспаровым руководили все те же неуемные амбиции, которые из спортивных перешли в политические. Многие люди из бывшего окружения Ельцина, с которыми Гарри был в хороших отношениях, нашли себя в оппозиции к Путину. Возможно, идея сотрудничества с ними показалась Гарри привлекательной. Может быть, ему что-то пообещали за его громкое имя в первых рядах. Я не знаю. Но мне кажется, что Каспаров никогда не пошел бы на такую конфронтацию, если бы хоть на секунду мог представить, что его – пятнадцатикратного к тому времени чемпиона мира – упекут в каталажку, как обычного преступника. Этого, признаться, предположить не мог никто. Арест Каспарова возмутил и президента США Буша, и Михаила Сергеевича Горбачева, и, конечно, меня. Я чувствовал необходимость в этот момент проявить участие, выразить свою поддержку, протянуть руку помощи, поэтому и пошел к нему в изолятор. К Каспарову меня не пустили, но передали книги и какие-то слова. Гарри мой жест оценил и, как только вышел из изолятора, предложил вместе с ним поучаствовать в программе на радио «Эхо Москвы». Знаю, что далеко не все там мною сказанное ему понравилось. Во-первых, я не удержался и добавил к его сетованиям на ужасные условия содержания в четырехместной камере информацию о том, что содержался он там в гордом одиночестве. А во‐вторых, я вспомнил историю Софи Лорен, которую итальянские власти обвинили в уклонении от налогов и приговорили к месяцу тюремного заключения. Она сказала, что как честная итальянка понесет наказание, когда закончит работу над очередным фильмом, в котором снималась за границей. Так и случилось. Лорен вернулась на родину и провела в тюрьме семнадцать из тридцати положенных дней. Бо2льших публикаций в прессе, лучшей и бесплатной рекламы она не получала за всю свою жизнь. Полагаю, мое высказывание задело Гарри за живое, но по большому счету его политические взгляды и способы их выражения меня не волнуют. Я искренне рад, что мы можем спокойно общаться и рассчитывать на поддержку друг друга во всем, что касается укрепления позиции шахмат в мире.
Однако укрепить позицию игры исключительно матчами, вызывающими высокий резонанс, никогда не получится. Существенных изменений можно было достичь, только сменив руководство ФИДЕ. Выставляя свою кандидатуру в две тысячи десятом году на пост президента Международной федерации, я понимал, что Илюмжинов никогда не уступит без яростной борьбы, тем более когда в соперниках тот, кто уже не один раз переходил дорогу. Но, ввязываясь в сражение, я знал, что могу рассчитывать на победу, ведь независимо от должностных функций никогда не переставал принимать участие в мировой шахматной жизни. Я мечтал возродить стройную систему розыгрыша первенства мира, вернуть титулу чемпиона былой вес и славу, наладить продуктивные контакты с международными организациями и постараться найти, наконец, для ФИДЕ генерального спонсора – идея, которая, к сожалению, до сих пор остается мечтой для профессиональных шахматистов. Я верил, что в моих силах было реформировать ФИДЕ и наконец очистить ее от коррупции.
Мое желание не нашло отклика у руководителя Российской шахматной федерации Аркадия Дворковича, который, хоть и признавал мой авторитет в шахматном мире и продуктивность идей, продолжал поддерживать Илюмжинова. Мне посоветовали выдвигаться от других федераций, намекая на то, что в родной ничего не получится. Однако вопреки ожиданиям председателя РШФ пятнадцатого мая на заседании Наблюдательного совета все присутствовавшие на этом собрании единогласно выбрали меня кандидатом на пост главы ФИДЕ. Ситуация, сложившаяся в шахматном мире, не могла не волновать членов Наблюдательного совета РШФ. Интриги наверху – полная ерунда в сравнении с тем, в каком положении из-за реформ Кирсана оказались спортсмены. Зарабатывать на жизнь профессиональными шахматами оказалось практически невозможно, многие серьезные гроссмейстеры не имели средств к существованию. Конечно, человек, желающий изменить эту ситуацию, вызывал доверие, а если этот человек пользуется поддержкой в таких странах, как Франция, Англия, Германия, Сирия, Украина и многих других, если намеревается разместить офисы ФИДЕ в трех крупнейших мировых столицах – Москве, Париже и Нью-Йорке, думающие люди поворачиваются лицом к нему, не желая действовать по указке Дворковича.
Решение президиума оказалось настолько неожиданным для руководства РШФ, что они не побрезговали применить в своей борьбе силовые методы. Председателю правления Александру Баху начали поступать звонки с угрозами, а несколько дней спустя в здание на Гоголевском бульваре
[35] ворвались сотрудники частного охранного агентства, опечатали несколько помещений и вышвырнули Баха из собственного кабинета. Эти омерзительные действия не остались незамеченными даже за океаном. Журналисты «The New York Times» посвятили событию большую разгромную статью, в которой назвали Илюмжинова «странным» кандидатом на роль руководителя шахматного сообщества. Они напомнили о неоднократных признаниях Кирсана в общении с инопланетянами, о высказывавшихся предположениях о его «причастности к убийству по крайней мере одного журналиста». Статья признавала, что личность Илюмжинова нанесла авторитету Федерации непоправимый ущерб, что за годы его пятнадцатилетнего руководства шахматы пришли в упадок. При этом авторы текста недоумевали, каким образом Кирсан продолжает получать решительную поддержку нескольких высокопоставленных чиновников. За разъяснениями журналисты обратились к Каспарову, и Гарри практически открытым текстом обвинил руководство ФИДЕ в финансовых махинациях: «За любыми общественными конфликтами всегда нужно искать деловые интересы. Люди, отвечающие за финансы ФИДЕ, живут в местах вроде Афин. Казначей – с Бермудских островов, а вы сами знаете, чем обычно занимаются финансовые консультанты с этой территории».
