– Может, рванём в «Рыбный дом»? – предлагаю я. – Вдруг Риз даст нам бесплатных оладий? Кажется, он в мою маму влюблён или типа того.
– Гадость какая, – морщится Корали. – Эти его брови… вернее, монобровь.
– Точно, – киваю я.
– В общем, пойти-то мы можем. Но, проезжая мимо, я видела, как туда завернули твой лучший друг Дэниэл с этим своим Джонно.
– Тогда не пойдём. – Я корчу обезьянью рожу.
Дэниэла и Джонно я не боюсь, но предпочёл бы не ждать, пока они прилепят мне на спину записку «Пни меня», как сегодня на английском. («И это всё, на что их хватило? – спрашивает Корали. – Как-то мелко. Мультяшное хулиганство. Это даже названия „травля“ не заслуживает».)
– Хочешь, поедем ко мне? – предлагаю я минуту спустя. – Это пара километров, но родители вряд ли будут против.
– Конечно, – не раздумывая соглашается Корали. – Твоя мама случайно не делает солёных ирисок?
– Гм… нет, а что?
– Просто интересно. У меня низкий уровень сахара в крови, вот и стараюсь таскать пару конфет с собой. Давай тогда сперва остановимся у «Песочницы», возьмём немного.
* * *
Заскочив за ирисками, мы стартуем к дому. Корали с её короткими ножками приходится крутить педали в два раза быстрее, и, как только мы сворачиваем на грунтовку, она вынуждена притормозить.
– Эй, а что с тем домом? – Она указывает на заброшенный дом Блэквудов. Его покосившаяся громада маячит на опушке щебечущей и стрекочущей чащи, как остов древнего корабля. Крыша давно покрылась чешуйчатым зелёным лишайником, водосточные желоба проржавели, веранда скрылась под длинными прядями испанского мха. Острые, как кинжалы, осколки стекла – вот и всё, что осталось от окон на втором этаже.
– Точно не знаю. – Я, в свою очередь, останавливаюсь, ставлю ногу на гравий. – Просто старый дом. Раньше он принадлежал семье по фамилии Блэквуд, а сейчас там никто не живёт.
– Есть в нём что-то странное, – хмурится Корали. – Даже жуткое.
– Да в нём всё жуткое. – У меня мурашки уже оттого, что мы стоим и на него пялимся, но Корали я об этом не говорю. – Поехали, может? Я пить хочу.
Мистер Бондурант, сидящий на крыльце своего трейлера, поглядывает на нас с некоторым любопытством. Я старательно отвожу глаза, но Корали машет рукой и кричит «Привет». К моему огромному удивлению, он машет ей в ответ.
– Ты его знаешь?
– Не-а. Просто проявляю вежливость. А что, в Бостоне вежливые перевелись?
– Там люди в основном довольно замкнутые.
Остаток пути Корали молча катит за мной, и, только остановившись у самого дома, так резко, что из-под задних колёс фонтанчиком летит гравий, я вдруг чувствую некоторую неловкость: серая краска на деревянном фасаде давно облупилась и выцвела, чердачные окна покрыты сажей, даже сорняки на клумбах – и те мама не успела выполоть.
Но Корали улыбается.
– Классный дом! – восклицает она, осматриваясь. – И качели на крыльце! Мне нравится.
– Спасибо, – отвечаю я, немного взволнованный, но довольный, что произвёл впечатление.
Гараж открыт, и она вслед за мной ставит велосипед бок о бок с «недвижимостью».
Когда мы входим в дом через дверь, ведущую из гаража прямо в кухню, мама в легинсах, стоя на одной ноге и уперев правую ступню в левое бедро, а руки вытянув над головой, читает лежащий на столе журнал.
– Гм… мам? – окликаю я.
– О, привет, Итан! – оборачивается она.
А увидев за моей спиной Корали, наблюдающую за ней с большим интересом, опускает ногу и смеётся.
– Ты не говорил, что явишься с компанией. – Это камушек в мой огород. – А это, должно быть, Корали.
– Так точно, мэм. Корали Джессап. Спасибо за тёплый приём. – Она протягивает маме руку и ослепительно улыбается.
– Джессап, – хмурится мама. – Звучит знакомо. Мы с твоей мамой в школе не учились?
Корали пожимает плечами.
– Городок-то маленький.
– Ты права. Настолько маленький, что в нём даже секции йоги нет. Ты уж прости, я обычно в кухне не занимаюсь, но наверху морильщики работают. А твоя мама как к йоге относится?
Если маму застигнуть врасплох, она иногда такую чепуху несёт… Я закатываю глаза, собираясь утащить Корали в гостиную, но её, похоже, ничто не смущает.
– За маму не скажу, но сдаётся мне, что она не узнает гомукхасану
[10], даже если та её за задницу укусит.
Мама снова смеётся, отчего морщинки вокруг её рта чуть смягчаются и в какой-то момент она выглядит намного моложе. Думаю, она уже целую вечность не слышала шуток.
– А это и правда смешно, – безо всякой надобности заявляет она.
– Окей, – говорю, – мы тогда уроки на заднем крыльце делать будем.
– Отлично, – кивает мама. – Принести вам сладкого чаю?
– Мне нет, мэм, – мотает головой Корали, похлопывая себя по карману. – У меня тут есть ириски, которые так и просятся в рот. Вы Итану никогда солёных ирисок не варите?
– Даже не знаю… – отвечает мама, смущённо косясь на меня.
– Если хотите, могу поделиться рецептом, – улыбается Корали. – Пару лет назад он получил приз на окружной ярмарке.
– Была бы рада. Не знала, что окружные ярмарки ещё бывают. Не помнишь, когда следующая?
Корали ненадолго задумывается.
– Их теперь снова проводят. По-моему, осенью будет. Как раз успеете научиться.
– Придётся ещё раз тебя позвать, – снова смеётся мама.
– Буду рада.
Уроков сегодня немного, и Корали забрасывает меня вопросами, которые я отбиваю собственными. По тому, с какой пулемётной скоростью она выдаёт их один за другим, я понимаю, что с нашей первой встречи она только и ждала момента устроить мне допрос.
– Братья или сёстры у тебя есть?
– Только Родди, но мы не очень ладим. А у тебя?
– Брат, Келвин, намного меня старше, живёт сейчас в Калифорнии. Как учебный год закончится, съезжу его навестить. Он позапрошлым летом мне жизнь спас, когда меня змея укусила. Теперь хочет стать врачом. Так почему вы с братом не ладите?
– Съездить в Калифорнию – это круто.
– А ты что обычно делаешь летом?
Я обычно хожу в походы с Кейси.
– Да ничего особенного. Ты и в Атланту поедешь? Скучаешь, небось?
– Нет, если честно. Друзей у меня там почти не было. А как у тебя в Бостоне? Какие у тебя были друзья? Они по тебе скучают?
Я приседаю и начинаю перерывать бумажки в рюкзаке, надеясь, что Корали не заметила, как напряглись скулы.
