— Важна, конечно. Но важно, что побеждает та, которая имеет большую силу. Более развитая и более сильная. Это не совсем одно и то же. Там очень трудно догадаться, какие факторы решающие. Почему Рим оказался слабее варваров, хотя был лучше организован, имел более высокую культуру и более развитый язык. Вот о языках тоже мало кто имеет смелость сказать, что есть языки более развитые, значит, есть лучше и хуже, потому что политкорректность говорит: они только разные. Это не правда, они не просто разные. Религии тоже можно сказать не параллельные, есть более развитые, есть лучшая религия и религия, которая может быть хуже других.
— Но они с разными ценностями.
— Знаете, ценности как будто похожи или те же самые, но — то, что мы называем имплементацией — они переводятся в факты другим образом. Скажем, ислам решает все в жизни человека, чего христианство не делает, буддизм тоже — он не вмешивается в такие мелочи, как ислам. В этом и есть сила, которая в ислам притягивает людей, которые колеблются, неуверенные — они хотят получить однозначный ответ на все вопросы. Но означает ли это развитие? Или, наоборот, это недоразвитие? Об этом уже надо задуматься. Конечно, я уверен, что из всех религий та, которая создала более развитую цивилизацию, и есть лучшая. И это иудео-христианская традиция и религия. Но если мы так будем смотреть, тогда вопрос — как это выглядит в будущем? — абсолютно открыт.
Я заметил, почувствовал давно, что в русском языке нет слова, похожего на слово «модерный», есть другое слово — «современный», которое не совсем то же самое значит. Слово «модерн» имеет положительное значение, а современность бывает хорошая и плохая.
— Поэтому в русском есть заимствованное слово «модернизированный».
— Да, но это такое искусственное слово, а первое значение — это архитектура 20–30-х годов, модерн. Был момент, когда президент Медведев говорил о модернизации России, но замолк, уже об этом не говорит. Модернизация означает тягу к высшему развитию. И это более высокое развитие связано с тем, как в определенном менталитете поставлены приоритеты. В иудео-христианстве после столкновения с греческой культурой, эллинской, произошло смешение традиций, и это привело к тому, что потом было процветающее средневековье и, наконец, сегодня мы имеем самолеты и железные дороги, чего в исламской традиции, китайском и индийском мире не придумали. Значит, что-то их затормозило.
Рукопожатие с председателем правительства Испании (1982–1996) Фелипе Гонсалесом Маркесом
В исламе, известно, один халиф решил вычеркнуть греческую философию — это было уже после Авиценны, после Аверроэса
[44] и после Маймонида
[45], хотя он был только на территории исламской культуры. Но после того, как были вычеркнуты эти достижения разума, халиф, который отрубил головы нескольким философам, не поверил, что разум может вести к спасению. И с этого момента трудно сказать, какое будущее у ислама. Потому что без разума нам угрожает голод, и мы будем беззащитны, если будет какой-нибудь взрыв вулкана или столкновение с астероидом. Только разумная деятельность человека может нас, как человечество, спасти. А она в конфликте с религией. Не с христианской, не с буддийской, а именно с исламской.
— А конфуцианство?
— Конфуцианство — это не религия, это этико-философская система, в которой религиозный аспект очень периферийный.
— Но при этом это система ценностей, которая тоже перпендикулярна европейской.
— Да, но только там метафизики мало, почти совсем нет.
Культура, технологии и политика
[]
— Мы затронули тему о том, что сейчас технологии — режиссерские и актерские — могут привести политика к власти.
— Это всегда пересекалось. Наполеон получал уроки от Тальма
[46], великого актера, потому что средства, которые используют актеры, очень подходят политикам.
Вы знаете, в общественной жизни на приемах, например, даже у тети на дне рождения, есть представители двух профессий, к которым все обращаются с просьбой о совете. Это юрист — почти у всех есть проблемы, например, у меня нехороший такой вот сосед, что я могу с ним сделать? И врач. Врача всегда люди спрашивают: мне здесь так больно, что вы посоветуете и т. д. Конечно, и юристы, и врачи дают визитную карточку и говорят: заходите в мой офис и заплатите за совет. Но если кто-то очень милый, а тетя очень милая, тогда бывает, что получаете совет даром. Но это неправильно. Я раньше всегда думал, что это касается только этих двух профессий. Но неожиданно после перемены системы я заметил, что как режиссер я тоже получаю вопросы и от политиков. Меня спрашивают: а вы меня видели по телевидению? Я хорошо выгляжу? Делаю так, как надо, или мне необходимо что-то изменить? И я сразу, конечно, пробую подсказать: посмотрите, как высоко или низко вы сидите, что вы делаете с ногами, что у вас с подбородком, подумайте, насколько у вас выразительный взгляд и т. д., и т. п. И потом люди хотят все больше таких советов: что мне делать, что мне не делать, какие жесты хорошие, какие нет. И оказывается, я тоже в списке тех, от кого политики хотят получить совет, а на консультацию не придут. Но я такие консультации и не даю. Помню, как это было смешно с тем же Ельциным, когда мы его снимали. Он после своей победы над Горбачевым, когда его хотели снять с поста президента Федерации, победил — были выборы, и за него проголосовали. Но он — я подозреваю, от радости — может быть слишком подружился с алкоголем, это тогда еще не было всем известно. Он должен был сниматься в моей документальной картине. Ельцин сказал, что ему очень свет ламп мешает, что он при таком ярком свете не будет сниматься. У нас, на западном телевидении, было решение проблемы для тех, кто не соглашался на яркий свет, — использование сильной контрастности, насыщенного цвета. Но мой оператор, очень опытный человек, хотя очень плохо говорил по-русски, подошел к Ельцину и сказал, что он, конечно, может немножко уменьшить свет, но при ярком свете тот выглядит гораздо моложе. И Ельцин сказал: хорошо, пусть так останется. Но это так и есть: мы хотим выглядеть хорошо и мы, люди зрелища, в этом специалисты, мы знаем лучше политиков, как они выглядят, какое впечатление производят, как они работают с голосом и т. д. Но я увидел, что здесь появляется опасность: в конце концов политик, который очень часто читает речь, автором которой он не является, становится актером. Я помню, как президент Рейган читал с телесуфлера. И как хороший актер он комментировал то, что говорит, он сам удивлялся: я сказал? Я, говорит, это впервые услышал. Но тогда в этом есть такой момент: оказывается, что политика вообще может не быть, его можно придумать — поставить актера, заставить играть эту роль, готовить для него тексты выступления. Где-то кто-то спрятан и говорит ему, как это делать. Великий Аттенборо
[47], ныне покойный, подсказывал леди Диане, как вести себя, когда она входит в больницу, и кого взять на руки при появлении детей — не того, который смеется, а того, который плачет — это лучше выглядит. Знаете, присутствие режиссуры в СМИ в отношении реальной жизни удивительно велико. Я вижу также, как мои коллеги-документалисты подсказывают людям, как вести себя перед камерой, что будет трогательным, какой жест нужно сделать на камеру, чтобы это было хорошо. Даже на похоронах подсказывают. Это просто невероятно, как в этом мире все пересекается — мир зрелищ и настоящий реальный мир.
