Если действия убийцы не характеризовались термином «игра», тогда Билли следовало подобрать правильный термин. Не определившись с термином, он не смог бы сначала понять убийцу, а потом и найти.
Бумажной салфеткой он осторожно стер кровь с бровей, век, ресниц.
От одного только вида крючков у него прояснилось в голове. Туман анестетика более не окутывал мозги.
Ранами следовало заняться в первую очередь. Билли включил фары и выехал с автостоянки.
Какую бы цель ни преследовал выродок, что бы ни символизировали крючки, он, должно быть, рассчитывал, что Билли поедет к врачу. Врач пожелал бы узнать, откуда появились крючки, и любая версия осложнила бы положение Билли.
Сказав правду, он связал бы себя с убийствами Гизель Уинслоу и Лэнни Олсена. И стал бы главным подозреваемым.
Без трех записок он не мог доказать существование выродка.
Власти не признали бы крючки вещественным доказательством, скорее предположили бы, что имеют дело с членовредительством. Убийцы иногда наносили себе раны с тем, чтобы выдать себя за жертву и отвести подозрения.
Он знал, с каким цинизмом некоторые копы смотрели бы на его странные, но, в общем-то, поверхностные раны. Знал это очень даже хорошо.
Более того, Билли был заядлым рыбаком. Ловил и форель, и окуня. Крючки такого размера использовались для ловли окуня на живую приманку. Дома у него лежали точно такие же.
Он не решился поехать к врачу. Не оставалось ничего другого, как самому извлечь крючки из лба.
В половине четвертого утра местные дороги принадлежали ему. Ночь выдалась тихая, внедорожник сам создавал ветер, порывы которого иногда врывались в разбитое окно. В свете галогеновых фар виноградники на равнинных участках, виноградники на пологих склонах, заросшие лесом вершины оставались знакомыми для глаза, но с каждой милей становились все более чужими для сердца, словно находился он в незнакомой ему стране.
Часть вторая ТЫ ГОТОВ К СВОЕЙ ВТОРОЙ РАНЕ?
Глава 17
В феврале, после удаления зуба, Билли получил от своего дантиста рецепт на «Викодин», болеутоляющее средство. Из десяти таблеток использовал только две.
В инструкции указывалось, что лекарство следует принимать во время еды. В этот день он так и не пообедал и по-прежнему не чувствовал голода.
Однако слишком многое зависело от эффективности действия препарата. Из холодильника он достал остатки лазаньи собственного приготовления.
Хотя кровь в ранках свернулась и кровотечение прекратилось, боль оставалась нестерпимой и мешала связно мыслить. Он даже не стал ждать минуту-другую, необходимые для того, чтобы разогреть еду в микроволновке. Поставил холодную лазанью на стол. В инструкции указывалось, что препарат не следует сочетать с напитками, содержащими алкоголь. На это предупреждение Билли решил наплевать. В ближайшие часы он не собирался вести автомобиль или управлять тяжелой техникой.
Он проглотил таблетку, поел лазанью, запил и первое, и второе пивом «Элефант» голландского производства, с более высоким, по заверениям производителя, содержанием алкоголя, чем другие сорта пива.
За едой он думал о мертвой учительнице, о Лэнни, сидящем в кресле в собственной спальне, о том, что теперь предпримет убийца.
Такие мысли не повышали аппетит, не улучшали пищеварение. Учительнице и Лэнни он уже ничем не мог помочь, как не мог предугадать и следующий ход выродка.
Поэтому он переключился на Барбару Мандель, главным образом на ту Барбару, какой она была раньше, а не теперь, в «Шепчущихся соснах». Понятное дело, эти воспоминания плавно перетекли в настоящее, и он начал волноваться о том, что с ней будет в случае его смерти.
Вспомнил о маленьком квадратном конверте, оставленном ее лечащим врачом. Вытащил из кармана, вскрыл.
На квадрате плотной бумаги кремового цвета с шапкой «ДОКТОР ДЖОРДАН ФЕРРЬЕР» прочитал несколько строк, написанных твердым, аккуратным почерком: «Дорогой Билли! Когда вы начинаете посещать Барбару вне моих рабочих часов, я знаю, что прошло полгода, и нам вновь нужно встретиться, чтобы обсудить состояние Барбары. Пожалуйста, позвоните моему секретарю и договоритесь о времени».
Капельки конденсата покрывали вторую бутылку «Элефанта». Письмо доктора Феррьера он использовал как подставку, чтобы уберечь стол.
— Почему бы вам не позвонить в мой офис и не договориться о времени? — спросил он бутылку.
Он съел только половину лазаньи и, хотя аппетит по-прежнему не прорезался, доел все, отправляя куски лазаньи в рот и энергично ее пережевывая, словно процесс потребления пищи мог утолить злость с той же легкостью, что и голод.
Тем временем боль во лбу заметно уменьшилась.
Он пошел в гараж, где хранились рыболовные снасти. Из «Набора рыболова» взял заостренные щипцы для перекусывания проволоки.
Вернувшись в дом, запер дверь черного хода и поднялся в ванную, где всмотрелся в свое отражение в зеркале. Кровяная маска засохла. И выглядел он будто абориген ада.
Выродок все три рыболовных крючка цеплял за кожу очень аккуратно. Вероятно, старался, чтобы повреждения были минимальными.
Для подозрительной полиции такая аккуратность послужила бы подтверждением версии о членовредительстве.
С одного конца рыболовный крючок заканчивался острием и зубцом, с другого — ушком для крепления лески. Вытащить крючок, не нанеся коже большую травму, не представлялось возможным.
Щипцами Билли срезал у одного крючка ушко. Зажав острие и зубец между большим и указательным пальцем, осторожно вытащил крючок из раны.
Проделав ту же операцию с двумя оставшимися крючками, принял горячий душ.
После душа, как мог, продезинфицировал ранки спиртом для растирания и перекисью водорода. После чего намазал ранки «Неоспорином», закрыл марлевой салфеткой и закрепил ее липкой лентой.
В 4:27, согласно часам на прикроватном столике, Билли лег спать. На двуспальную кровать, с двумя подушками. На одну положил голову, под другую — револьвер.
«Пусть суд не будет слишком строгим…»
И когда веки его закрылись под собственным весом, мысленным взором он увидел Барбару, бледные губы которой шептали: «Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Он заснул прежде, чем часы показали половину пятого.
Во сне он лежал в коме, не мог ни двинуться, ни сказать хоть слово, тем не менее ощущал окружающий его мир. Врачи в белых халатах и черных лыжных шапочках с прорезями для глаз всаживали скальпели в его плоть, вырезая веточки с кровавыми листочками.
Вернувшаяся боль, тупая, но настойчивая, разбудила его в 8:40 утра в ту же среду.
Поначалу он не мог вспомнить, какие из ночных кошмаров были реальными, а какие только приснились ему. Потом смог.
