- Где вы тут живете?! - женщина увидела камеру и рассердилась, - это что за цирк?
- Это квартира Толмачевых? - Саша растерялась.
- Нет, - резко ответила женщина и начала рукой выталкивать Сашу в двери, - ходят тут, попрошайки… Понаехали… Цыган только нам не хватает… Уходите, а то я полицию вызову!
И она захлопнула дверь перед Сашиным носом.
Оператор выключил камеру и все уставились на Сашу.
- Я ничего не понимаю, - голос ее задрожал.
- А где ваш молодой человек работает? - из-за спины оператора выглянула девушка-помощница.
Группа снова села в автобус. Когда они подъехали к офису, Саше не хотелось идти. Что-то надломилось в ней, хотелось обнять детей и спрятаться куда-то. Почувствовав настроение матери, Ася начала капризничать, а потом и вовсе перешла на заливистый плач. Так они и вошли в здание. Два охранника, увидев женщину в длинном платье, да еще и с ребенком, бросились им наперерез. Люди вокруг любопытствующе смотрели, а Саша обшаривала глазами все вокруг, пытаясь увидеть Василия. Кое-как объяснив, что происходит, они выжидающе застыли. Один из охранников пошел к телефону, набрал номер и что-то произнес. Саша покачивала Асю, пытаясь успокоить ее, но девочка не замолкала. Тимер судорожно ухватился на вторую руку.
Вдруг из прозрачных дверей вылетел мужчина в темном костюме. Он оглядывался по сторонам. Увидев Сашу он замер, но тут же бросился, растолкал окруживших ее людей и обнял.
- Сашка… - голос его сорвался.
А она ничего не почувствовала. Даже радости. Он похудел. Очень. И выглядел уставшим. Наверно из-за трехдневной небритости. В огромное зеркало, висевшее в холле, Саша увидела как высокий мужчина обнимает смуглую женщину в длинном платье. И Саша осознала, что эта дочерна загорелая женщина - она. Камеры снимали, репортеры тыкали микрофонами, а она не могла говорить. Освободившись от объятий она протянула ошарашенному Василию ребенка.
- Это твоя дочь Ася, - усталым голосом произнесла она и рухнула на пол, прямо ему под ноги.
16
- Да что ж такое-то?! - термометр опять показывал тридцать восемь и девять. А врач все не ехал. Саша приподняла Тимера и поднесла к губам стакан с водой. Мальчик послушно отпил несколько глотков и откинулся на подушки. Прошло три месяца, как они вернулись.
Мальчик, выросший в жаркой стране, никак не мог адаптироваться к погоде и постоянно болел. Банальный вирус, который русские дети переносили на ногах, категорически отказываясь пить противовирусные и зашмыгивая на ходу сопли, каждый раз доводил Тимера до бронхита. Малыш надрывно кашлял, температурил и очень плохо восстанавливался.
Хлопнула дверь - Даня вернулся из школы. Саша положила влажное полотенце Тимеру на лоб, и, погладив мальчика по руке, вышла в прихожую. Кроссовки валялись посередине прихожей.
- Даня!
Сын вышел из комнаты с недовольным выражением лица. Школьную рубашку он уже снял, брюки были расстегнуты и болтались на бедрах.
- Сынок, ну сколько раз повторять? Убери обувь!
Даня, недовольно бормоча и придерживая спадающие брюки, наклонился, поднял кроссовки и бросил их в угол у двери.
- Как дела в школе?
- Нормально…
Он теперь на все говорил "нормально". Такое универсальное слово, обозначающее, что он не страдает так, как страдал до этого. В редкие просветления настроения Даня становился прежним, шутил и смеялся, но потом возвращался к обычному состоянию равнодушного покоя. Что происходило с Даней Саше рассказала плачущая от сочувствия к внуку мама. Когда они узнали о несчастье, у Дани случилась истерика. Он кричал, обвинял во всем Василия, неуклюже колотил кулаками замершего в своем горе мужчину. Но позже наотрез отказался уезжать с бабушкой и дедом, как его ни уговаривали. Из лучших побуждений они забрали с собой собаку. Квартиру пришлось продать, и они перебрались в однушку. И людям-то было тесно находиться в этом жилище, куда уж там еще и собаку. И он отчаянно скучал по мохнатому другу.
Время шло, известий не было. Даню угнетала аура горя, окружающая его. Сочувствующие взгляды взрослых, перешептывания одноклассников… Он начал прогуливать занятия. Нервы его были на пределе, мальчик мучился ночными кошмарами, откуда-то появились головные боли и снизилось зрение. Дане выписали очки, носить которые он категорически отказывался до тех пор, пока классная руководительница не поговорила с Василием об ухудшении успеваемости. Неизвестно, что сказал ему Василий, но очки Даня начал носить. И тут же приобрел взрослый вид.
В тот день, когда Саша и Василий наконец захлопнули двери квартиры перед надоевшими камерами, Дани дома не оказалось. Не появился он и через час, и через два, и через три. Саша надрывно спорила по телефону с сотрудниками полиции, когда в половине десятого вечера мальчик вошел, открыв дверь своим ключом. Он не сразу понял, что за суета в их маленькой прихожей. Саша выронила телефон, вылетела к нему навстречу, схватила за плечи и зарыдала.
Через полчаса, когда слезы радости иссякли, она оглядела ребенка, которого не видела почти два года. Он стал выше нее, худой, угловатый, с крупными ступнями и ладонями. И теперь Саша осознала, что Даня - вылитый отец. Ну просто копия.
Потом начались будни. Всем предстояло принять положение, в котором они оказались. В темноте московской осенней ночи Саша рассказала своему мужчине все. Упуская некоторые подробности, которые, впрочем, ей и самой не очень хотелось вспоминать. И этот разговор закончился ссорой. Василий обвинил ее в глупости и безразличии к близким, то есть к нему, к Дане, и к ребенку. То, что она скрыла беременность, Василий считал высшей степенью безрассудства. Саша пыталась оправдаться, но после тщетной попытки обиделась, и ушла спать на широкий диван к детям. Так закончился их первый день.
Потом было еще много разговоров. Приезжали родители, звонила Галя, приходили какие-то знакомые. Они радовались и сочувствовали, выспрашивали, тормошили и не давали Саше покоя. А ей хотелось одного - отвлечься и перестать постоянно думать. Совсем забыться она не могла, ведь рядом был Тимер. В Москве он стал молчалив, слишком послушен и малоподвижен. Василий с ним почти не общался, Даня игнорировал. Саше было жалко мальчишку, и она всеми силами старалась компенсировать ему дефицит общения, вызывая при этом приступы ревности у Дани, сопровождающиеся едкими обидными замечаниями. Саша старалась перевести все в шутку, но понимала, что сыну не до смеха. Однако, как ни странно, Ася ему была симпатична. Да и как могло быть иначе, малышка была очаровательна.
С Тимером было сложно. Он замкнулся в себе, выражал совершенно недетскую скорбь, и Сашу это очень волновало. Так она и проводила дни - ухаживала за Асей, присматривала за Тимером, и налаживала связи с Даней.
Но больше всего ее беспокоило то, что между ней и Василием что-то происходило. Точнее, не так - не происходило ничего. Оба старались вести себя дружелюбно-нейтрально. В доме была нездоровая тишина, напоминающая зреющий нарыв, который пульсирует и вот-вот прорвется. После того разговора они больше не возвращались к этой теме, но оба понимали, что осталась недоговоренность. Саше все время казалось, что Василий ее обвиняет. Даже молчание это было томительным и гнетущим. Он все чаще задерживался на работе, уходя рано утром, и возвращаясь, когда все уже давно лежали в постелях.
