— Вы зря волнуетесь, сангир! — добродушно прогудел лекарь: — Малыши крепенькие и здоровые! А крохотными они будут совсем не долго. Увы, дети растут быстрее, чем нам бы хотелось… — лекарь вздохнул и добавил: — Давно ли я принимал роды у моей Сании, а в прошлом году дочь уже родила мне внука.
Вот тогда, передав сына акушерке, Ольгерд присел ко мне на кровать, сгрёб мои руки и, целуя их, сказал:
— Все мы живы, а это главное!
Следующие годы эту фразу ему приходилось произносить достаточно часто.
Когда в возрасте около года мирно задремавший на руках у папы Лангерт терпеливо дождался, пока, наконец-то, уснёт отец и отгрыз с его домашней куртки замечательно блестевшую медную пуговицу, которую тут же радостно проглотил.
Когда в три года Лиона пробралась на кухню и съела почти половину огромного блюда пирожных, заполучив себе жестокие колики и несварение.
Когда в пять Лангерт, сбежав от няньки, пробрался в конюшню и с помощью приставных ступенек ухитрился взобраться на Арго – нового, ещё почти не объезженного жеребца.
Не иначе, как малыша хранила Сила, потому как только чудом можно объяснить то, что случайно вернувшийся из поездки раньше времени Ольгерд не просто успел соскочить со своего коня и кинуться наперерез, но и поймать Лангерта в полёте, буквально в полуметре от земли, куда перепуганный Арго, естественно, сбросил нахального «всадника».
Я, к счастью, пропустила и сам момент верховой езды, и момент, когда Ольгерд собственным телом смягчил сыну падение на мощённый камнями двор.
Перепугалась я только в тот миг, когда дверь в мой кабинет открылась, и ободранный Ольгерд, ведя за руку зарёванного сына, прижимающий второй, грязной рукой обрывок собственной рубахи к кровоточащему плечу, глядя на моё ошарашенное лицо, сказал:
— Все мы живы, а это главное!
Эту же фразу он произнёс и тогда, когда неожиданно для всех, в возрасте всего лишь шести лет, у Лионы пробудилась огненная магия. С перепугу малышка выжгла деревянную стену между обеденным залом и коридором.
Она же звучала через два года, когда Сила проснулась и у Лангерта. Об этом мы узнали прекрасным осенним утром по диким воплям из кухни. Нашествие мышей, из которых сын пытался создать две армии: «Просто, чтобы поиграть, папа!», чуть не закончилось полным исчезновением из кладовых и подвалов продуктовых запасов.
Жизнь в замке текла размеренно и неторопливо, а главное, благодаря детям, совсем не скучно. Надо сказать, что не все учителя выдержали буйный характер подопечных.
Однако, когда из замка сбежала санги Форсет – учительница хороших манер, Ольгерд поступил, на мой взгляд, очень мудро. Выпросив у меня неделю на решение проблемы, он отправился в столицу к канцлеру Ланто и, вернувшись, представил нам сангира Кренча.
В своё время, поняв, что родители не оставят ему приличного наследства, сангир отправился в армию, воевал у портала, служил гердом на границе с Вогенхальтом, дослужился до чина высшего герда и к этому времени заметил, что лучше всего ему удаётся воспитание и обучение молодых.
После одной из стычек, в которой он потерял глаз, герду Кренчу пришлось оставить военную службу. Денег на тот момент у него было достаточно, чтобы скромно прожить в какой-нибудь провинции, и он, купив крошечный домик у моря, примерно пару месяцев наслаждался райской жизнью, а потом заскучал.
Первым его воспитанником стал представитель местной «золотой молодёжи», разбалованный двенадцатилетний отпрыск мэра, которого замученные его фокусами родители готовы были сослать в отдалённую деревню, лишь бы не позорил более фамилию.
Сангир Кренч взялся за дело твёрдой рукой, и через год счастливые родители сделали ему хвалебными одами такую рекламу, что больше у сангира проблем с работой не было никогда.
Очевидно, талант находить язык с трудными подростками был у него врождённым, потому как магом он был очень-очень слабым. Однако, с его появлением в замке спать мы с Ольгердом стали значительно спокойнее.
Месяцы бежали и бежали, сливаясь в годы...
Давно уже небольшое подворье цесаринок выделилось в отдельную ферму и маленький цех, который занимался изготовлением подушек и одеял.
На землях замка Минар теперь было десять деревень и во всех работали школы. Детям, которые хотели учиться дальше, мы старались помогать небольшой стипендией, при условии, что потом они вернутся домой.
Больше всего меня радовало производство пряжи. Пусть объёмы его были и не слишком велики, но она по праву считалась лучшей в стране и ценилась даже выше вогентхальской. Нити, обработанные слабыми магами, которых даже не взяли на службу государству, отличались прекрасной износостойкостью, гладкостью и особым блеском.
Умер сангир Перон, и сломленная горем санги Брон стала на длительное время центром внимания всей семьи.
Думаю, если бы не наши шалопаи, она могла бы уйти вслед за мужем. Однако, её любимчики, которых она баловала и обожала, начиная с момента рождения, постоянно тормошили бабушку, требуя внимания и хвастаясь своими приключениями и победами. И постепенно санги оттаяла.
Конечно, ей уже не хватало здоровья и сил присматривать за всем замком, но она бдительно наблюдала за своей преемницей и старательно обучала её всем тонкостям управления. А у моих детей была просто замечательная бабуля.
Школа гердов, которую по-прежнему вёл Ольгерд, давно считалась одной из лучших в стране. Некоторые из учеников сдавали вступительный экзамен два-три года подряд, лишь бы попасть именно в неё. Я гордилась своим мужем.
Шарийский Харадж завяз в многолетней войне с Аргандой, которая закончилась, только истощив силы обоих государств. Нам, признаться, это было только на руку. Попытки шпионажа, конечно, были, но очень редкие и почти всегда неудачные.
Уровень магии у Лангерта и Лионы был значительно выше, чем у меня и Ольгерда. С самого момента пробуждения их Силы было понятно, что учиться им придётся в столичной академии.
Пятнадцать лет промелькнули незаметно...
С отъездом детей и сангира Кренча замок опустел. Сильно скучала санги Брон, без конца вспоминая их детские шалости и переживая за то, как «бедные малыши» будут жить без её заботы.
Еженедельные отчёты сангира Кренча поражали своей лаконичностью и чёткостью – всё было хорошо, дети учились и отличались завидным здоровьем и аппетитом.
Я бы не назвала это депрессией, но некоторое опустошение и тоску я всё же чувствовала. Невозможно оказалось принять то, что они уже почти выросли и в скором времени уйдут в большую жизнь, не слишком нуждаясь в нашей поддержке.
Меня мучали глупые страхи за их будущее и, даже понимая, что нельзя их держать всю жизнь у своей юбки, я не хотела мириться с расставанием...
Осеннее утро было хмурым и слегка дождливым, мне казалось странным, что муж настаивает на поездке именно сегодня, но спорить я не стала.
