— Нет, ну почему, вот такие новые большевики?
— Не очень, Венедикт, мне такой вариант, не очень...»12
В «Записных книжках 1974 года» Венедиктом Васильевичем сделана запись в несколько художественном и ёрническом стиле, проясняющая его отношение к некоторым диссидентам: «Вся его диссидентщина заключалась в том, что он под окном партийного учреждения пел:
Всю-то я вселенную проехал.
Нигде я пива не нашёл»13.
Или ещё одна запись в блокноте от 29 января 1980 года: «Какой-то мелкий диссидент-художник сказал: “Какая огромная страна Россия, и несчастий навалено на неё по размеру. Видно, такой её жребий в мире — не жить самой и мешать другим”»14.
В одном из своих поздних интервью 1989 года о диссидентах Венедикт Ерофеев высказался довольно прохладно, упирая на причину с первого взгляда просто смехотворную: «Нет, с этими я дел не имел. Был в стороне. Меня отпугивала полная антимузыкальность их. Это важная примета, чтобы выделять не совсем хороших людей, не стоящих внимания. <...> Голоса их не создают гармонии»15. Ту же мысль он сформулировал короче и жёстче в блокноте: «Диссидентов терпеть не могу. Они все до единого — антимузыкальны. А стало быть, ни в чём не правы»16.
Впрочем, случались исключения. Наиболее уважаемым диссидентом для Венедикта Ерофеева, как уже говорилось, был Вадим Делоне, участник легендарной демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года в знак протеста введению в Чехословакию войск СССР и других стран Варшавского договора.
Среди окружения Венедикта Ерофеева также находились активисты советского «национал-патриотического» движения. О «скептическом отношении к советским диссидентам, которое с годами только усиливалось», также пишет литературовед и публицист Павел Матвеев в статье «Венедикт Ерофеев и КГБ»: «На протяжении лета — осени 1973 года Ерофеев обретался у своих знакомых и приятелей в разных деревнях и сёлах ближнего и дальнего Подмосковья: в Царицыне, в Пущине, быстро перемещаясь по округе и нигде подолгу не задерживаясь. Он явно опасался возможного ареста».
В то время он написал эссе о Василии Розанове.
Обращусь опять к статье Павла Матвеева: «Позднее Венедикт неоднократно утверждал, что написал это эссе в качестве платы за предоставление ему крыши над головой — дачного домика в селе Царицыно. Домик принадлежал его знакомой Светлане Мельниковой, являвшейся одной из активисток зарождавшегося в те годы советского “национал-патриотического” (то есть антисемитского) движения. Под названием “Василий Розанов глазами эксцентрика” текст был включён в восьмой номер самиздатовского журнала “Вече”, издававшегося одним из самых известных в ту пору советских диссидентов-националистов — Владимиром Осиповым; название принадлежало издателю журнала»17.
Владимир Николаевич Осипов поступил в тот же год, что и Венедикт Ерофеев, в Московский государственный университет, только не на филологический, а на исторический факультет. Познакомились они в студенческом общежитии на Стромынке. Они были ровесниками.
Приведу некоторые факты из биографии Владимира Осипова. Впервые его арестовали в 1961 году за участие в организации встреч и дискуссий у памятника Маяковскому. 9 февраля 1962 года он был приговорён по 70-й статье к семи годам лишения свободы. Все семь лет отбыл в лагерях Мордовской АССР. После освобождения издавал машинописный журнал христианского, славянофильского направления «Вече». За 1971—1974 годы издано девять номеров. В предпоследнем было напечатано эссе Венедикта Ерофеева о Розанове. В марте 1974 года журнал закрылся по причине начавшегося следствия по делу об издании журнала «Вече». Владимир Осипов стал совместно с Р. Родионовым издавать машинописный журнал «Земля». При подготовке второго номера «Земли» 28 ноября 1974 года Владимир Осипов был вновь арестован и 26 сентября 1975 года приговорён Владимирским областным судом к восьми годам лишения свободы по 70-й статье, часть вторая УК РСФСР. Осуждён за издание журналов «Вече» и «Земля» и за выступления в защиту гонимых и репрессированных лиц. В 1977 году вместе с группой других политзаключённых провёл стодневную забастовку и серию голодовок, требуя признания статуса политзаключённых. В ноябре 1982 года освобождён и поставлен под жёсткий административный надзор в городе Тарусе Калужской области. С приходом к власти Михаила Горбачева ситуация смягчилась, надзор с Владимира Осипова был снят. В 1991 году он полностью реабилитирован, с 1994 года — член Союза писателей России.
О столкновении между сторонниками Юлия Даниэля и Владимира Осипова рассказывает письмо Венедикта Ерофеева сестре Тамаре Гущиной от 5 ноября 1978 года, написанное вскоре после его дня рождения: «День рождения был так многолюден, что без эксцессов не обошлось. Схлестнулись крайне правые диссиденты и экстремисты — левые. Мордобой длился не больше двух минут, но всё равно за полночь, это всё несколько омрачило. Если вся эта шушера-диссидентщина будет и впрямь вести себя так суетно-злобно и невеликодушно, я, чего доброго, вступлю в Партию. По свидетельству всех, кто был, я, грешник, был самым уравновешенным и расторопным (да ещё самым трезвым — Галина в конце письма подтвердит — да ещё в парижском новом костюме)»18.
В одной из своих «Записных книжек» того времени Венедикт Ерофеев спародировал известную басню Крылова «Квартет». Скорее всего, побудительной причиной к этому экспромту стала потасовка на его дне рождения: «А вы, друзья, как ни садитесь, / Всё в диссиденты не годитесь»19.
Надежда Яковлевна Мандельштам, как отмечает в своих воспоминаниях Елена Мурина, также замечала советскость в приёмах диссидентов. «Посмотрим, кто кого переупрямит...»20
Одним из известных диссидентов был Андрей Амальрик, предвидевший распад СССР в книге-эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». По сделанному им краткому изложению поэмы «Москва — Петушки», которое приведено мною на предыдущих страницах, можно судить, что Андрей Алексеевич мало что в ней понял, как и бывший мой коллега по Институту мировой литературы профессор Дмитрий Михайлович Урнов. В своей книге «Записки диссидента» он разделил советских инакомыслящих людей на две группы. На тех, кого он отнёс к «субкультуре диссидентов», и на тех, кого причислил к «субкультуре референтов». Творчество Венедикта Ерофеева он причислил к «субкультуре диссидентов».
Обращусь непосредственно к тексту книги Андрея Амальрика: «Деление это условно, особенно в области искусства, но можно сказать, что “диссидент” как личность складывался в сопротивлении советской системе, а “референт” — в служении ей, хотя внутренне систему не принимал; если он был человек честный — он рассчитывал систему улучшить изнутри, если чистый карьерист — улучшить только своё положение. Как только “наверху” повернули к сталинизму, а “внизу” заупрямились, наиболее независимые по духу “референты” один за другим начали выпадать из системы, становясь “диссидентами поневоле”, да и новый был шанс — отъезд. На Западе разница между “диссидентами” и “референтами” прослеживается хорошо: диссиденты подчёркивают своё противостояние власти для того, чтобы Запад выслушивал их поучения, референты ссылаются на близость к власти как на основание, чтобы Запад следовал их советам. В общем, профессионализм “референтов” выше, но их моральный напор слабее»21.
