Гостям подали кофе со сладостями, окурили благовониями, и они, один за другим, стали покидать дворец. Направился к выходу и Мухаммад, но эмир окликнул его, и попросил ненадолго задержаться. После чего проследовал с ним в другой зал дворца. Там, за шелковым занавесом-перегородкой, сидела принцесса. Она узнала и голос бедуина, и его самого, посмотрев в небольшую дырочку, проделанную ножом в занавесе. Кивком головы подтвердила заглянувшему за занавес отцу, что это именно тот молодой человек, о котором она ему рассказывала.
Глядя в глаза исполина-кочевника, эмир сказал: «Вижу, что есть в моем уделе только один мужчина, достойный руки принцессы. Народная молва гласит, что заботится он о людях, простых и бедных. Подумываю я о том, чтобы назначить его визирем, а вслед за тем и отдать ему в жены свою любимую дочь». Так разбойник Мухаммад и сделался визирем. После чего сыграли свадьбу с принцессой. И прожили они потом долго и счастливо, в радости, любви и согласии
[764].
Одно из сказаний племен Северо-Восточной Аравии повествует, что торговцы Кувейта, собравшись однажды поговорить о делах, увлеклись разговором о том, можно ли сохранить молодость, души и тела, и как это сделать. Обратились с аналогичным вопросом к одному из ‘алимов, известному в Кувейте мудрецу. Тот, подумав немного, ответил, что для того, чтобы оставаться, как можно дольше, молодым, нужно, чтобы компанию мужчине по вечерам составляла молодая красивая женщина. Но главное, добавил он, чтобы, помимо женских чар, жена-прелестница обладала здравомыслием, была натурой увлекающейся, питала пристрастие к чему-либо еще, кроме забот домашних и обязанностей супружеских, — чтобы доставляла удовольствие в беседах.
Бедуины Кувейта считают, что «удержать молодость» помогают мужчине «три вещи»: ночные утехи с женщиной, охота и езда на лошади. Только «три вещи» услаждают сердце кочевника, говорят они, — покрытое зеленой травой пастбище для выпаса скота, колодец полный воды, да прелестное личико умной женщины, ласкающее взгляд ее мужчины. «Ночи любви, — гласит древняя поговорка бедуинов, — это для аравийца и удовольствие жизни, и эликсир молодости».
Ограниченность материальных богатств бедуина заставляла его высоко ценить в людях благородные черты характера, особенно честь и достоинство, мужество и преданность роду и племени.
Суровый образ жизни в пустыне диктовал священный обычай гостеприимства. Его в Аравии вообще и в Кувейте в частности свято чтут и поныне. Гостеприимство, а также клановое семейно-родовое единство и родоплеменную солидарность можно смело называть отличительными чертами характера коренных арабов Аравии. Законы и правила жизни в пустыне, отмечал известный русский дипломат-востоковед А. Адамов, «вменяют каждому бедуину в священную обязанность приютить и накормить странника, притом совершенно безвозмездно». Обидеть путника, ставшего «гостем шатра», считается поведением недостойным, «чернящим лицо» рода и племени
[765]. Взаимоотношения между хозяином шатра и гостем, вспоминали путешественники, носили в прошлом характер «религиозной святости», также, к слову, как между бедуином-проводником и его хави, то есть подопечным путником-чужестранцем. Существовал даже своего рода кодекс поведения хозяина шатра и гостя, проводника и хави.
Гость в шатре бедуина, — это свидетельство известности хозяина жилища; гость — это источник вестей, говаривали в прошлом кочевники. Если бедуин давал путнику убежище и делил с ни хлеб и соль, писал К. Ф. Вольней, французский энциклопедист и путешественник, посещавший Аравию в 70-е годы XVIII века, то «ничто в мире не могло заставить его предать гостя»
[766].
Скупость в Аравии во все времена порицалась. Прослыть скупым было страшнее смерти. Кочевники такого человека из «круга общения» исключали, и пустыня его отвергала. Сторонились скупца и горожане; в дома свои не впускали.
Если человек становился «гостем племени», сообщали в своих справочных материалах российские дипломаты-арабисты, то у него обязательно появлялся защитник (хами), тот, у кого человек этот «находился на руках», тот, кто сопровождал его повсюду и отвечал на все его вопросы.
«Гостю — лучшее», наставляет аравийца мудрость предков. «Гость — хозяин принявшего его шатра», — вторит ей пословица бедуинов. «Гость есть гость, даже если он задержится у тебя на зиму, а потом останется и до лета», — гласит поговорка арабов Аравии. Страннику, становящемуся «гостем шатра», непременно предложат кофе, пищу и место для отдыха.
Венец гостеприимства в Аравии — угощение гостя кофе. Этикет арабов Аравии предписывает, что каким бы богатым ни был стол, кофе гостю надлежит подать непременно. Кофе занимает особое место в повседневной жизни жителя Аравии. Когда аравиец хочет подчеркнуть, что слова его — сущая правда, то, налив чашечку кофе, и подав ее гостю, скажет: «Веришь мне — прими из моих рук кофе». «Дом, где нет кофе, — жилище скупого», — гласит поговорка аравийцев.
К кофе в домах коренных жителей Кувейта обязательно подадут кудуа’ — большой медный поднос с финиками, халвой и другими аравийским сладостями (в народе его называют «подносом предков»). Кофейные столики мастерят из бережно передаваемых из поколения в поколение резных входных дверей. Покрытые стеклянной «скатертью», невысокие столики эти, на изящных ножках из дорогих пород дерева, — непременный атрибут жилища состоятельного кувейтца.
Старожилы Кувейта, регулярно посещающие уютные кофейни на городском рынке, объясняют своим внукам, что кофе, как поучали их в свое время отцы и деды, «улучшает зрение, укрепляет память и оттачивает разум». Разум же человека, повторяют они слова Пророка Мухаммада, — это лучшее творение Господа. Обогащать и развивать его надлежит непременно.
В разговоре между собой кувейтцы, если хотят сказать, что такой-то соплеменник — человек гостеприимный, то по старинке и сегодня говорят, что «кофейник в доме (‘Абд Аллаха, к примеру) всегда полон». Утрату ступки для помола кофейных зерен, так же как и кофейной ложки, с длинной ручкой, для помешивания зерен при их обжарке, коренные жители Кувейта считали в прошлом дурным предзнаменованием, знаком надвигавшейся беды и грядущих ненастий.
До XVII века кофе в Европу поступал, для справки, только из Йемена. Родина кофе — эфиопская провинция Каффа. Оттуда кофейные кусты завезли в Йемен. Появление там первых кофейных плантаций предания связывают с шейхом ал-Шадли. Имя этого человека йеменцы и поныне поминают в утренних молитвах. Вывоз кофе из Йемена шел через порт Моха. Отсюда — и название лучшего в мире сорта кофе («мокко»).
Долгое время посещать кофейные плантации в Йемене чужеземцам запрещалось, строго-настрого. Вывоз кофейных кустов и даже сырых, только что собранных кофейных зерен, которые можно было бы использовать в качестве семян, карался смертью. История сохранила имена людей, решившихся все же сделать это.