Лорд Чарльз сделал последний рывок: он помог объединиться Английскому церковному союзу, который много лет возглавлял сам, и Англо-католическому конгрессу. Это было лучшим признанием его деятельности, но в январе 1934 г. в возрасте 94 лет он умер. В течение 1933 г. было ясно, что к этому так или иначе все движется. Лорд Чарльз приезжал в Гэрроуби и даже ездил на пони, а также позировал вместе с сыном и старшим внуком для картины в охотничьем костюме, позже написав: «Я надеюсь, что ты не слишком много стыдился моей внешности, но я думаю, что это было триумфом – натянуть на меня костюм вообще»
305. Это был последний проблеск угасающего сознания. Вскоре лорд Галифакс стал заговариваться, просил отнести его на стуле к морю, полагая, что он находится в Девоншире вместе со своей женой, а не дома в Хиклтоне. 19 января, после причастия, он прошептал своей дочери Агнес: «Я волнуюсь о моих грехах»
306 и навсегда оставил этот мир.
Для его сына эта утрата стала особой жизненной вехой: «Для моих сестер и для меня его смерть являла очень большую часть, которую забрали из того, что было нашей жизнью. Как было и тогда, когда моя мать умерла, это, казалось, почти немедленно переместило нас вверх, если можно так выразиться, в старшее поколение семьи. И таково было его влияние на нас с самых молодых дней, что было трудно думать о нормальной жизни, в которой его больше не будет, за которой он больше не станет следить или принимать в ней видимое участие. <…> Ничто, возможно, не было более счастливым, чем наши отношения. Я помню только два случая, которые их омрачили. Первый, когда я был в Оксфорде и не хотел идти на встречу, в которой он был заинтересован, чтобы продвинуть осуждение Афанасьевских символов веры
307; и второй, когда мы с Дороти (не говоря ему, чтобы избежать глупых слов) переделали одну из лучших спален Гэрроуби, которую он пристроил к дому, в детскую комнату. Он был похоронен в Хиклтоне после спетого Реквиема в небольшой церкви, которая была настолько переполнена, что единственный путь, каким мы могли вместить всех людей, был вынести все стулья»
308.
В память об отце третий виконт Галифакс, приняв этот наследственный титул, решил издать его «Книгу приведений» – коллекцию рассказов, которые он собирал всю свою жизнь. Издание стало увлекательным примером мистической литературы, оно переведено на многие языки и издается до сих пор во многих странах. В предисловии Галифакс писал: «Я часто думал о том, чем на самом деле так привлекают моего отца всякие страшные истории, которым отводилось далеко не последнее место в нашем детстве. Они пробуждали в нем врожденный интерес ко всему таинственному и романтическому, имевшему для него основное значение при оценке людей и вещей. Кроме неприглядных моральных качеств, лишь немногое казалось ему в человеке столь же отталкивающим, как отсутствие воображения, и каждодневная жизнь имела для него ценность лишь тогда, когда соотносилась с чем-то более глубоким, чем-то таким, что мы скорее чувствуем, нежели понимаем, воспринимаем более тонким инструментом, нежели разум»
309. После всех траурных церемоний Галифакс вынужден был возвращаться к мирским делам.
Одним из таких дел своего друга Эдварда, теперь уже лорда Галифакса, увлек Невилл Чемберлен. Будучи канцлером Казначейства и третьим человеком в правительстве после МакДональда и Болдуина, он видел, как первые два устали, и понимал, что в скором времени именно на его плечи падет «решающая ответственность» за судьбу Британской империи, а вместе с ней и всей Европы. Поэтому он рассуждал не только о мировом экономическом кризисе, из которого довольно ловко выводил свою страну, но и о международных отношениях.
Идеей Чемберлена в тот момент стало создание «международной полиции», которая, в отличие от Лиги Наций, была бы более эффективным инструментом поддержания мира. Весной 1934 г. Чемберлен подготовил министру иностранных дел Саймону «…набросок плана, который я называю планом ограниченной ответственности. В голой схеме он состоит из взаимной гарантии, по которой Германия, Франция, Италия, Великобритания, Польша и Чехословакия <…> обязуются оказывать ограниченную военную помощь, чтобы поддержать потерпевшую сторону в случае нападения. Сама помощь может насчитывать много альтернатив, например, два подразделения или пять авиаподразделений, или 3 крейсера и 10 подводных лодок и т. д. и т. д. и т. д. Требовалось бы четкое решение, но я полагаю, что в этом есть зародыш практической схемы. Это на самом деле была бы международная полиция, чтобы помочь потерпевшей стороне»
310.
Чемберлен стал бороться за этот план в первую очередь с собственными коллегами, и ему удалось склонить на свою сторону поначалу колеблющегося Галифакса
311. Но Форин Оффис и начальники штабов не были готовы на такое смелое решение. Тем не менее эта деятельность Чемберлена стала постепенно вытягивать лорда Галифакса из индийских проблем и перемещать его в поле деятельности европейских взаимоотношений, которые теперь становились первоочередными.
Вкратце к 1935 г. картина внешнеполитических дел была следующей: в Форин Оффисе воцарилось двоевластие министра Саймона и его заместителя Энтони Идена; в несколько этапов и без особенного успеха прошла конференция по разоружению в Женеве, а также конференция по вопросу военных выплат в Лозанне с бóльшим эффектом; Рейх уже вышел из Лиги Наций, а сама Лига от одной международной проблемы к другой демонстрировала свою несостоятельность; Италия готовилась к захвату Абиссинии; Франция была раздираема внутренними противоречиями.
В начале 1935 г. истекал срок французского мандата на управление Сааром. На январь был назначен плебисцит, который должен был определить дальнейшую судьбу области – будет ли она и дальше под властью Франции, или перейдет Германии. Так как ситуация требовала каких-либо действий, в начале 1935 г. было решено, что в Германию для переговоров отправится теперь уже сам министр иностранных дел сэр Джон Саймон. Заметив такую активность, в дело вмешался и Советский Союз. Через своего полпреда Ивана Майского
312 он сообщил, что неплохо было бы увидеть кого-нибудь из британцев и в Москве. С аналогичными предложениями выступили Прага и Варшава. Этим «кем-нибудь» оказался Энтони Иден.
