Отчеты французских военных также не утешали. Согласно им Германия производила 500–800 военных самолетов в месяц по сравнению с французским производством в 45–50 и британским в 70. Позже выяснилось, что в августе 1938 г. французское производство упало до невероятной цифры в 13 машин, когда работники авиационной промышленности были в отпуске. Французские военно-воздушные силы в сентябре в полном объеме состояли только из 700 самолетов, главным образом устаревших. Геринг тем временем успокаивал в Берлине посла Гендерсона, говоря ему абсолютно откровенно: «Если Англия начнет вести войну с Германией, никто не знает, каков будет ее окончательный итог. Но в одном я совершенно уверен. Прежде чем война окончится, очень немного останется в живых чехов и мало что останется от Лондона»
434.
Решение о проведении плебисцита было отвергнуто, так как это могло бы повлечь за собой плебисциты венгров и поляков, национальных меньшинств. Помимо этого, было решено, что международная комиссия, включающая чешских представителей, определит границы и обмен населением между Чехословакией и Рейхом и что новые границы будут подтверждены и закреплены общей международной гарантией их целостности, к которой британское правительство было готово присоединиться.
Галифакс передал посланнику в Праге Ньютону холодные инструкции: «Вы должны сразу присоединиться к своему французскому коллеге с указанием чешскому правительству, что их ответ никоим образом не разрешает критическую ситуацию. Вы должны убедить чешское правительство забрать этот ответ и тщательно рассмотреть альтернативу, которая принимает во внимание все факты. Факты, которые мы приглашаем их рассмотреть, таковы, что Великобритания и Франция полны решимости предотвратить войну, за которую Чехословакия, в случае своего отказа поддержать предложенные усилия, будет считаться непосредственно ответственной и в которой она будет бороться в одиночестве»
435.
Когда Галифакс передавал англо-французский план чехам, Масарик язвительно интересовался, какова же в таком ультиматуме роль Чемберлена, на что министр иностранных дел ответил: «роль почтальона и только». Масарик не удержался от колкости, назвав премьер-министра «посыльным у разбойника и убийцы Гитлера»
436.
21 сентября телеграмма, полученная из Праги, заключала в себе ответ Бенеша о принятии англо-французского плана. Теперь Чемберлену было о чем говорить с Гитлером. 22 сентября 1938-го премьер-министр Великобритании второй раз прибыл в Рейх, где его в Бад-Годесберге ожидал Адольф Гитлер. Чемберлен привез ему англо-французское соглашение об урегулировании ситуации с полным его принятием чехословацкой стороной. Он не знал, что в Германии теперь уже побывали представители польского и венгерского правительств, требующие и для своих национальных меньшинств территории.
То утро в Годесберге было солнечным и ясным. Как вспоминал посол Гендерсон, вновь встречающий Чемберлена: «Это было прекрасное осеннее утро, <…> хотя природа всегда прекрасна, мерзок только человек»
437. И казалось, что всю человеческую мерзость продемонстрировал в тот день Адольф Гитлер. Когда ему предложили области Чехословакии с германским населением, превышающим 50 %, Гитлер отверг план, привезенный Чемберленом, под предлогом того, что правительство доктора Бенеша продолжает угнетать людей. Он выдвинул свое предложение, включающее немедленную оккупацию территории Судетской области войсками Рейха, а также будущие плебисциты для поляков и венгров, которых Бенеш продолжал, по мнению рейхсканцлера, терроризировать. Для премьер– министра подобные заявления стали пощечиной.
Все усилия, приложенные Чемберленом, по щелчку пальцев оказались погребены под руинами. Те три дня, которые длились переговоры между немцами и английской делегацией в Бад-Годесберге, были самыми драматичными за всю историю осеннего кризиса 1938 г. Единственное, чего Чемберлену удалось добиться 22-го числа от Гитлера, – это обещание не начинать военных действий, пока длятся их переговоры. Гитлер дал его, подчеркнув, что оно будет в силе, если только с чехословацкой стороны не произойдет серьезный инцидент. В Лондон Чемберлен послал телеграмму, что расценивает первую встречу как «очень неудовлетворительную».
Форин Оффис был шокирован не менее остальных. Ко всему прочему ни Галифакс, ни Кэдоган, ни кто-либо другой не знали, что именно происходит теперь в Годерсберге. Только к вечеру оттуда дозвонился сэр Хорас Уилсон, но, поскольку телефон прослушивался, он мог повторить только то, что сказал премьер-министр: «Ситуация неудовлетворительная, мы готовим письмо Гитлеру». Тогда лорд Галифакс понял, что нужно действовать.
Оставаясь в Лондоне за главного, он обсуждал вместе с Саймоном и Хором, возможно ли и дальше удерживать Чехословакию от всеобщей мобилизации. Не ставя в известность премьер-министра и не зная об обещании Гитлера не начинать военных действий за исключением серьезных инцидентов со стороны правительства Бенеша (а всеобщая мобилизация таким инцидентом, безусловно, стала бы), он убедил своих коллег в том, что в сложившейся ситуации больше не стоит поддерживать англо-французский запрет на чешскую мобилизацию. Это решение британского Кабинета было немедленно передано в Прагу.
Помимо этого, Галифакс также решил, что наступил момент, когда британская делегация должна была ясно дать понять, что общественное мнение не потерпит новых требований Гитлера и что стоит начать шантажировать его войной. Глава Форин Оффиса телеграфировал Чемберлену: «Мы, конечно, можем вообразить огромные трудности, с которыми Вы там сталкиваетесь, но с точки зрения Вашего собственного положения, а также положения правительства и страны, Вашим коллегам кажется огромной важностью, что Вы не должны уезжать без того, чтобы однозначно дать понять канцлеру: после того, как чехословацкое правительство пошло на большие уступки, отклонить возможность мирного решения в пользу другого, означающего войну, было бы непростительным преступлением против человечества»
438.
И Лондон, и Париж, и Берлин, и уже тем более Прага замерли в тревожном ожидании. Журналисты облепили небольшой Годесберг и нагнетали обстановку своими сообщениями. Фюрер и премьер-министр жили по разные берега Рейна, первый в отеле «Дреезен», второй в «Петерсберге», разделяемые бурным потоком. Каждый из них был убежден в своей собственной правоте и хотел диктовать условия. Утром 23 сентября Чемберлен, на которого возлагали надежду не только французы, но и весь мир, отправил «дорогому рейхсканцлеру» письмо, в котором писал: «Думаю, Вы не сознаете невозможность моего согласия на принятие такого плана, поскольку, я полагаю, общественное мнение в моей стране, во Франции и во всем мире сочтет его нарушающим принципы, уже согласованные ранее и не предусматривающие угрозу применения силы. <…> В случае, если немецкие войска войдут на эту территорию, как Вы предлагаете, нет никакого сомнения, что у чехословацкого правительства не будет другого выбора, кроме как отдать приказ своим вооруженным силам оказать сопротивление»
439. Премьер-министр, похожий на черного грифа, провел все утро вместе с сэром Невилом Гендерсоном, шагая по балкону отеля и поглядывая на другой берег Рейна.
