Англо-французская военная миссия прибыла в Москву 11 августа. Галифакс инструктировал их передвигаться очень медленно, пока на уровне обмена сообщениями он не достигнет с русскими совпадения политических интересов по всем вопросам, чем и объясняется то, почему делегация отправилась в СССР на корабле, а не самолетом. Тем не менее после их прибытия и пяти дней напряженных переговоров глава британской миссии адмирал Дракс сообщил, что стороны так и не нашли возможности достигнуть соглашения: «Русские однозначно дают нам понять, что, по их мнению, мы приехали сюда просить, чтобы они подписали с нами соглашение о помощи. Впоследствии вся неприятная работа должна лечь на наши плечи. Они требуют, чтобы, если уж советские армии будут помогать союзникам, Великобритания и Франция получить одобрение Польши и Румынии для прохода советских армий через их территорию в желаемых направлениях. <…> Они несколько раз шантажировали нас этим, и продолжение наших обсуждений будет бесполезно, если не поступит быстрого ответа»
518.
Даже если бы Форин Оффис и Галифакс лично желали бы дать положительный ответ, то сделать это не представлялось возможным, так как что полковник Бек, что румыны категорически не хотели подставлять свои территории под советские сапоги. Информированный о сложной ситуации с англо-франко-советскими переговорами, а также подозревающий о возможности разворота Рейха к СССР, 18 августа в Форин Оффис телеграфировал посол Гендерсон. Он пришел к «определенному заключению, что, если мир должен быть сохранен, текущей ситуации нельзя позволять продолжаться. Единственная альтернатива войне должна быть некоторым посредническим действием»
519. Гендерсон, и ранее предлагавший это, вновь заговорил о том, чтобы премьер-министр направил Гитлеру какое-нибудь личное письмо.
Галифакс, которому совершенно не хотелось «нового Мюнхена», остудил пыл посла и сказал, что никаких писем не будет. Но тот и через два дня повторил свой настойчивый совет, к которому добавил данные разведки о том, что в период с 25 по 28 августа Гитлер собирается войти в Польшу. Гендерсон сослался на увеличение вермахта в Восточной Пруссии и снова выражал предчувствие о скорой драматической развязке. Лорд Галифакс снова проигнорировал эти предупреждения посла. Но поздно вечером 21 августа взорвалась бомба. Немецкой стороной было объявлено о том, что советско-немецкие переговоры завершены и для подписания пакта о ненападении Иоахим фон Риббентроп полетит в Москву 23 августа. Игнорировать такое развитие событий Форин Оффис уже не мог.
22 августа, в тот момент, когда Риббентроп готовился лететь в Москву, Гендерсон получил инструкции без задержек передать личное письмо премьер-министра герру Гитлеру. После нескольких телефонных разговоров только на следующий день была устроена встреча фюрера и посла. Письмо премьер-министра включало в себя три основных момента:
(1) настойчивое намерение правительства Его Величества выполнить обязательства перед Польшей;
(2) готовность обсудить все проблемы между двумя странами, если мирная атмосфера могла бы быть гарантирована;
и (3) беспокойство о периоде перемирия, в ходе которого было бы возможно начать непосредственное обсуждение между Германией и Польшей проблемы положения национальных меньшинств.
Ответ Гитлера был бескомпромиссным. Он говорил, что намерение Великобритании поддержать Польшу не могло изменить его политику; он был готов даже к долгой войне, но не собирался жертвовать немецкими национальными интересами и честью; и, если бы Великобритания проявила агрессию, он сразу бы объявил мобилизацию всех немецких сил: «Все это было ошибкой Англии. Она поощрила чехов в прошлом году и теперь дала чек Польше. Больше, сказал он мне, я не доверяю мистеру Чемберлену. Я предпочитаю войну, говорил Гитлер, теперь, когда мне пятьдесят лет, а не когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят. Я сам всегда искал и верил в возможность дружбы с Англией, продолжал он, но понял теперь, что те, кто говорил об обратном, были правы»
520. Гендер– сон ответил ему, что такое сообщение британскому правительству оканчивает его миссию в Германии и он горько сожалеет о подобном финале.
Не сожалел ни о чем лорд Галифакс. Когда Риббентроп полетел в Москву, он, кажется, в принципе мало понимал обстановку, то ли с нетерпением, то ли с беспокойством спрашивая у Кэдогана: «Ну что, это уже война?»
521 В игривом настроении пребывал полковник Бек, несмотря на то что в начале августа разразился новый кризис в германо-польских отношениях. Он оставался беспечен и запрашивал у Лондона, как себя стоит вести польскому послу в сентябре, во время традиционного партийного съезда в Нюрнберге.
Ночью 23 августа в Москве рейсхминистр фон Риббентроп подписал свой знаменитый пакт с наркомом иностранных дел СССР Молотовым. Далее события закружились со стремительной быстротой. Когда Риббентроп спросил у Сталина о его переговорах с англо-французской делегацией, тот ответил двумя словами: «Они улетают». Действительно, и британской, и французской миссии пришлось спешно убираться из Москвы.
Их непосредственный руководитель Галифакс ничуть не винил себя за то, что советская сторона предпочла договориться с Германией, а не с ними: «Я думаю, российская политика тогда была полностью вдохновлена суждением Сталина, что интересом России и самым большим аргументом Кремля была обязательная необходимость выиграть время. Это делалось, чтобы закончить советский пятилетний план, восстановить армию, развивать промышленность и так далее, готовясь к роковому дню, который, вероятно, обязан был наступить. <…> С советской точки зрения, невеликим было и наше желание подвергнуть себя реальной опасности в ответ на немецкое нападение на Польшу. По этим причинам я нисколько не сомневаюсь относительно того, что мы или французы могли делать и говорить всё что угодно, но это имело очень небольшой эффект на Россию»
522.
25 августа Галифакс и Рачиньский, посол Польши в Лондоне, подписали договор о взаимопомощи. Договор этот предполагал немедленную помощь партнеру, «вовлеченному в военные действия с европейской державой в результате агрессии последней» (статья 1) или «любого действия европейской державы, которое явно ставит под угрозу, прямо или косвенно, независимость одной из Договаривающихся сторон» (статья 2)
523.
В тот же день Гитлер вызвал к себе Гендерсона и передал для правительства Его Величества личное письмо. Гендерсон в свою очередь моментально переправил его в Лондон, куда вылетел и сам для консультаций по возможному ответу. В этом письме фюрер говорил о том, что германо-польский вопрос должен быть урегулирован в ближайшем времени, независимо от того, какими обязательствами и с кем связана Польша, оказавшаяся запертой между Советским Союзом и Рейхом, которые объявили себя союзниками. Также говорилось, что новая война будет куда страшнее и разрушительнее войны 1914–1918 гг., но что фюрер по-прежнему искренне желает договориться с Великобританией и что это его последнее предложение мирного соглашения с Британской империей.
