Между тем, со стороны дебаркадера торжественно подвигалась к нам какая-то колонна. Предводитель ее подошел ко мне. Это был высокий плотный мужчина, уже пожилой; его густые волосы и темная каштановая борода искрились сединою. Огромный орлиный нос и бронзовый цвет лица гармонировали со всей его фигурой, и составляли очень красивую, хотя неправильную и грубую физиономию. Он начал очень мудрую и длинную речь, начинавшуюся словами: «Illustrissimo signor ufficiale»
[85]. По произношению, в нем легко было узнать горного жителя; он оказался абруццем
[86]. Из речи его явствовало, что он подрядчик, ведущий в Неаполе постройки по части путей сообщения, и содержит огромное число рабочих. Утром того же дня, случившись в Санта-Марии, он узнал о нашем затруднительном положении; сообразив при этом как он выражался, всюду известную неспособность санмаритан (жителей Санта-Марии) к земляным работам, он с первым поездом отправился в Неаполь, выбрал из числа своих рабочих десятка четыре добрых абруццев, «хороших патриотов», широкоплечих парней, и теперь они в моем распоряжении. «Вы сделаете ваши ученые соображения, укажете нам где и что нужно делать, а в том, что ваши распоряжения исполнятся со всей точностью и быстротою, порукой вам я, Доменико Флокко Абруццез».
Сколько однако ни предавался я ученым соображениям, никак не мог придумать ничего лучше, как провести длинную траншею от амфитеатра вплоть до арки, и под нею устроить батарею, а ряды домов и заборы, идущие вплоть до железной дороги, где инженеры бельгийцы ставили другую батарею, ретраншировать
[87]. Таким образом мы бы представляли врагу в самом центре довольно сильную позицию. Небольшой домик «Cascina della Paglia»
[88], шагах в двухстах от арки, обстреливал дорогу и служил нам передовым пунктом. Наконец, за нами были городские постройки, которыми можно было воспользоваться, если бы нас выбили из первой позиции. План этот я сообщил Мильбицу, и он его одобрил. Тем не менее выполнение его было весьма затруднительно при наших ограниченных средствах. Я велел рубить деревья, которыми была усеяна местность. Молодые гибкие ветви шли на фашины, а стволы с сучками валились по шнуру и давали скелет парапета. Едва спала невыносимая жара, рабочим принесли провизию. Я сибаритски расположился на плаще в тени, и принялся за свой тощий обед, состоявший из винограда с хлебом, запивая абсентом. Ко мне подошел Доменико Флокко; я предложил ему часть своей трапезы. «Как? Так это-то ваш обед? Нет постойте. Дон Карло!» – закричал он словно в рупор. Явился какой-то старикашка с засученными рукавами и что-то жуя. Он стал, как солдат, во фронт перед моим собеседником и правую руку поднял ко лбу; не знаю, закрывался ли он от солнца, или салютовал своего командира. Тот отдал ему какое-то отрывочное приказание, и дон Карло сделал налево кругом и ушел прихрамывая.
Через несколько минут он воротился с круглой деревянной, огромных размеров, складной бутылью вина и еще какими-то обеденными принадлежностями. Доменико торжественно принялся их раскладывать. Вообще он ничего не делал без величия и торжественности.
Работы продолжались до ночи. Я отправился к рапорту в штаб-квартиру. Там собрались со всех отдельных позиций. Нового ничего не было. Бурбонцы бомбардировали наши работы на Сант-Анджело, но не причиняли им никакого существенного вреда. Была чудная ночь, хотя и в конце сентября, но теплая и сухая, чему я был очень рад, так как мне пришлось провести ее под открытым небом.
Наутро я встал с рассветом. У абруццев, действительно, дело горело в руках. Остов траншеи был весь положен, и местами уже рыли вал. Городские работники еще спали. Я разбудил их, и мы принялись закладывать батарею. Во дворе одного из самых близких к нам домов, солдаты заметили большую кучу хвороста, так как соседние деревья были все срублены, то нам приходилось идти за фашинами довольно далеко; кроме того, так как взлезая на деревья, люди подвергались бы неприятельским выстрелам, то приходилось бы валить целые березы и акации. Я отправил сержанта, чтоб он сделался как-нибудь с хозяином, чтобы тот уступил нам этот хворост за приличное вознаграждение.
Немного погодя, вдруг целое семейство, со старухами и детьми, горько рыдая и вопя, бросается мне в ноги. Что за история! Оказывается, всё тот же несчастный хворост виною. Напрасно уверял я их, что им будет всё заплачено и чтоб они сами назначили цену. Собралась толпа окрестных жителей; я попросил некоторых из них оценить этот дорогой предмет, и отдал назначенную сумму старухе, которая больше всех кричала и бесновалась. Но она и тут не унялась. Работники громко хохотали, ругались и бросали в нее мелкими камнями, так что для ее же собственной безопасности я велел отвести ее домой и приставить к двери часового. Старуху почти силою потащили, и она всё на кого-то жаловалась и плакалась на свою вдовью участь.
Едва окончилась эта скучная история, из города приехали две извозчичьи коляски, остановились невдалеке, и из них вышло несколько человек в красных рубашках. «Диктатор! Il generale dittatore!» – раздалось повсюду, и не было никакой возможности удержать работников на местах. Гарибальди шел впереди группы офицеров. Он был в своем обыкновенном костюме. Полинялая красная рубаха, узкие серые панталоны раструбом к низу и худые нечищеные сапоги. Венгерская черная шляпа была надвинута на самые брови. Видно было, что он не в духе. Голова была опущена на грудь, и брови нахмурены. Он подошел к начатым работам, взлезь на парапет, посмотрел во все стороны и молча пошел дальше к амфитеатру. Работники кидали шапки вверх и восторженно кричали «viva»! Он, казалось, ничего не слышал.
Вдруг откуда ни возьмись, мой дон Доменико бежит вприпрыжку, застегивая сюртук. Он догнал диктатора, забежал ему вперед, стал на одно колено и поймав его правую руку, поцеловал ее с экстазом. «Io bacio quella destra», – сказал он торжественно, «che portò il glorioso alloro di libertà nel mio paese» (я целую десницу, принесшую славный лавр свободы в мое отечество). Абруццы неистово рукоплескали и кричали «viva!» Диктатору, кажется, было очень неловко; он скорыми шагами пошел вперед и ловко вскарабкался на крутой холм. «Диктатор очень озабочен сегодня», – сказал мне один из сопутствовавших ему офицеров и поспешил вдогонку за ним.
– Досадно, что я не взял с собою своего сынишку. Кто знает, приведется ли ему увидать этого удивительного человека, – сказал дон Доменико, утирая рукавом свои глаза.
VI. Баррикады
Едва садилось солнце, я брал с собою по нескольку человек абруццев с лопатами и топорами, и мы отправлялись в сторону от шоссе, разыскивать все бывшие там проселочные дороги, и те из них, по которым можно было бы провезти пушки или пройти конным отрядам, мы перерезывали рвами, ставили там рогатки и всякого рода баррикады. Часто нам приходилось забираться очень близко к неприятельским аванпостам. Иногда мы даже слышали разговоры в бурбонском лагере, и разговоры почти всегда происходили на немецком языке. Поросшая густым кустарником местность благоприятствовала нам, а благодаря неисправности аванпостной службы в королевском войске, мы были вне всякой опасности.
