Эти противоречия в культуре, психологии, образе мышления привели к разного рода последствиям, в том числе, к возникновению южноитальянского бандитизма, ставшего язвой объединенной державы, может, и залеченной, но еще не объясненной во всей ее драматической полноте.
Последние страницы репортажа Мечникова – еще одно прямое свидетельство взаимного непонимания между Пьемонтом и Калабрией, и шире, между Севером и Югом. Его эпилог, с одной стороны, закрывает историографическую полемику, но с другой стороны – дает пищу новым дискуссиям.
Россиянин выявляет значительное присутствие иностранцев в гарибальдийском движении, в первую очередь, – поляков и венгров, а также совершает попытку вскрыть их характерные, часто противоположные черты.
В целом можно сказать, что его острый взгляд наблюдателя обращен, в первую очередь, на региональные особенности населения Южной Италии, однако подобный подход присущ ему при зарисовках гарибальдийцев-добровольцев, выходцев из Тосканы, Ломбардии, Абруццо, Калабрии, Сицилии.
На первом плане всегда остается человек, но при этом от Мечникова не ускользает и пейзаж местности, как природный, так и исторический.
Попав в Палермо, автор отмечает улицы, заваленные развалинами домов – результат артобстрела бурбонской армии, каравшей восставшую сицилийскую столицу. В Капуе он описывает древнеримскую арку – однако, не в качестве памятника античности, а как элемент будущей обороны гарибальдийцев на Вольтурно. Так, природный пейзаж, древние магистрали, рвы, кустарниковые заросли и рощи, да и сама река Вольтурно у Мечникова даны сквозь призму военной стратегии, с точки зрения возможности нанести урон бурбонским солдатам или отразить их атаки.
В Записках присутствует и экскурс в биографию Гарибальди и его жены Аниты. Две главы, им посвященные, имеют двоякую функцию: это и исторические очерки, и база для последующих российской и европейской легенд о «герое двух миров».
В целом Записки Мечникова – это широкое полотно Юга Италии, написанное в судьбоносный момент его истории. С этой точки зрения, публикуемый нами текст является необыкновенно ценным документом, содержащим широчайшую гамму деталей о Рисорджименто. Он позволяет нам лучше понять внутренний механизм объединения Италии и грядущие его последствия, ощутимые и сегодня. Перед нами – важный элемент мозаики итальянского Рисорджименто, созданный русским автором. Это уникальная часть общего богатого корпуса гарибальдийской мемуарной литературы.
Итальянская публика прочла Записки Мечникова в начале XXI столетия, полтора века спустя после описываемых событий, и тем не менее нашла в них немало нового и оригинального.
Их автору в момент его прибытия волонтером к полковнику Джованни Никотера (будущий министр собирал в Ливорно и Флоренции три сотни «молодых и сильных» для их отправки в Палермо, затем в Неаполь) исполнилось всего 22 года. Русский доброволец был исполнен огромного энтузиазма, обогащенного знаниями и опытом бурной юности. К его вооружению прибавлялись ручки, кисти, бумага – для того, чтобы записывать и зарисовывать. Мечников не был ни первым добровольцем, ни первым русским у Гарибальди. В русской историографии называют имена и других русских гарибальдийцев, даже женщин и подростков. Вообще, в 1859–1870 гг. Гарибальди находился в самом центре общественного внимания России
[2].
Юношу вдохновляла справедливая борьба итальянцев против чужеземного правления, и он, несмотря на природный недостаток (хромоту), всецело отдался сложной задаче – сооружению артиллерийской батареи в уязвимом месте защиты гарибальдийцев перед грядущей, решающей битвой с бурбонскими войсками.
Сам Гарибальди пишет об этом следующее: «Увеличив насколько возможно численность своих войск, ободренные частичным успехом, враги готовились перейти в наступление. Со своей стороны мы предприняли кое-какие оборонительные меры, которые очень пригодились у Маддалони, на Сант-Анджело и особенно у Санта-Мария, где это было крайне необходимо, так как наши позиции находились на открытой равнине, лишенной естественной защиты»
[3]. Именно предусмотрительность и умение Льва Мечникова сыграли главную роль на этом участке обороны, наряду с помощью предпринимателя из Абруццо Доменико Флокко.
Последний при встрече с Гарибальди встал на колени и поцеловал ему руку – таков был патриотический порыв итальянцев!
Об этом же порыве свидетельствует Мечников, когда описывает свое пребывание в Палермо у падре Кукурулло. Священник – через русского свидетеля – сообщает по меньшей мере три важные вещи. Во-первых, восстание против бурбонского правления было подготовлено и организовано местными кюре, приходскими священниками. Во-вторых, существовали глубокие противоречия между рядовым клиром и епископатом, зависевшим от местных баронов-латифундистов. В третьих, падре Кукурулло размышляет о том, что одно дело – решать социальные проблемы в Неаполе, а другое – в далеком Турине, иными словами – размышляет о том, какой быть будущей объединенной Италии, унитарной или федеральной?
События идут своим чередом. Многие священники (понятно, не все), фра Панталео, падре Гавацци и другие действуют во имя объединенной Италии, но Мечников показывает растущие у них сомнения. Их источник – разные мотивы действия: русский автор показывает, что даже между прогарибальдийскими священниками фра Панталео и падре Гавацци существовало расхождение.
Падре Гавацци, как следует из главы, ему посвященной, а также из статей выдающегося русского публициста Николая Добролюбова
[4], имел свои представления о Рисорджименто и его соотношении с евангельскими идеалами. Ясно, что трудно краткими словами рассказать о несостоявшемся моральном обновлении нации в период ее становления, однако Мечникову удается показать сложные отношения между рядовым клиром и лидерами Рисорджименто. Он делает это даже более эффективно, нежели поддержанный советской идеологией Добролюбов. Заметим, что «реакционный» журнал Каткова «Русский вестник» в те годы оказался более внимательным и открытым к итальянским проблемам, нежели «прогрессивный» «Современник» Некрасова и Чернышевского.
В таком случае, возникает вопрос: каким образом 22-летний неизвестный автор сумел опубликовать на страницах «правого» журнала заметки о Гарибальди и о итальянской революции – о сюжетах, считавшихся весьма «левыми»?
Начнем с того, что здесь подтверждается тезис историка Джузеппе Берти об «открытости» русской публики к проблематике движения итальянцев за объединение страны, в особенности после поражения ни колаевской России в Крымской войне
[5]. Новый император Александр II проводил тогда политику, напоминающую политику его просвещенного дяди Александра I, который поддерживал итальянский либерализм в пику Австрии. Поддержка Рисорджименто в Петербурге означала создание противовеса по отношению к стремлению Франции к гегемонии в Средиземноморье и Австрии – на Балканах. В этом – ключ к внешней политике России на Апеннинском полуострове, при том, что одновременно тогда идет «большая игра» двух империй, Британской и Российской, каждая из которых желает получить Италию в свою «команду».
