Эффективность всех этих реформ была ограничена общим техническим консерватизмом, финансовыми просчетами и неисправимой привычкой короля требовать займы в моменты финансового кризиса. Другое серьезное препятствие для эффективной организации крылось в действии закона о наследовании недвижимого имущества. В отсутствие mayorazgo, или майоратного наследования, – сложного и дорогостоящего средства, редко применяемого к рудникам, – имущество должно было быть разделено между наследниками его умершего собственника. Таким образом, доли в серебряных рудниках дробились все больше и больше, а осуществлять единое управление становилось все труднее. Большинство крупных рудников даже в процветающей Новой Испании во второй половине XVIII века прошли через долгий период финансовых кризисов и по этой причине оставались полузатопленными и заброшенными. Основным исключением был знаменитый рудник Валенсьяна в Гуанахуато, затопленный в 1769 году. Валенсьяна был исключительно продуктивным; ему повезло с преемственностью руководства, и он был известен безжалостной эксплуатацией рабочих. Он демонстрировал постоянные прибыли и на протяжении нескольких десятилетий обеспечивал большую часть заемного капитала, необходимого для управления другими рудниками в Гуанахуато. Главным образом благодаря производству нескольких таких исключительных шахт неэффективность отрасли в целом была почти не заметна. Приток серебра неуклонно увеличивался и орошал экономическую почву Старой и Новой Испании, а также обогащал Кадис и Барселону. Вместе с бразильским золотом он финансировал начавшуюся промышленную революцию в Северной Европе, а так как ощущался высочайший спрос на серебро, за которое платили самую высокую цену, на Дальнем Востоке оно обеспечило финансирование торговых и военных операций ост-индских компаний и ускорило европейскую морскую торговлю по всему миру.
При всех этих изменениях вице-королевства Испанской империи оставались, как и всегда, производителями главным образом сырья, будь они продуктами растениеводства, скотоводства или горной добычи. Не было общего развития обрабатывающей промышленности. В Испании экономисты-теоретики прекрасно знали о важности промышленности как факторе, необходимом для сплочения империи, и во второй половине XVIII века правительство в еще большей степени, чем когда-либо раньше, было готово уделить внимание экономической теории. Пример начавшейся промышленной революции в Северной Европе стимулировал разработку многих планов, которые зачастую спонсировались правительством, импорта иностранных машин и оборудования, а также иностранных специалистов. Самое успешное машинное перевооружение произошло в хлопковой промышленности Каталонии, которая развилась в начале XVIII века отчасти в результате запрета Филиппа V на ввоз восточных шелков. Взамен этих шелков несколько небольших компаний Каталонии начали производить хлопковые ткани с яркими узорами, известными как indianas (индейские). Хлопок-сырец ввозили из Индий, равно как и многие необходимые красители, и большая часть готовых тканей реэкспортировалась туда же. В 1771 году правительство поддалось на уговоры полностью запретить ввоз в Испанию готовых хлопчатобумажных тканей и принимать хлопок-сырец беспошлинно. Эта отрасль под такой протекцией процветала, и в 1780-х годах прядильный и ткацкий процессы были уже механизированы с помощью импортных английских машин. В конце XVIII века в Каталонии было более трех тысяч текстильных фабрик, на которых работали около ста тысяч человек, в основном женщин. Однако эта отрасль была исключением. В большинстве областей импорт иностранных машин и наём на работу иностранных специалистов вызывали ревность и враждебное отношение среди испанских ремесленников; и ни у правительства, ни у частных капиталистов не было ни ресурсов, ни опыта правильной эксплуатации механизмов. Таким образом, поначалу промышленная революция в Испании шла неуверенными шагами и имела очень ограниченные результаты.
В Индиях не было вообще никакой промышленной революции. Разумеется, речь не о том, что там не было промышленности. XVIII век был периодом большого процветания квалифицированных независимых ремесленников в Индиях, особенно ювелиров, работавших с серебром, и шорников в Мексике, ткачей прекрасных сложных хлопковых тканей в Перу. Также преуспевали определенные отрасли промышленности, которые были тесно связаны с сельским хозяйством: производство сахара, дистилляция и – пока его не замедлила estanco de tabacos (табачная монополия) – производство нюхательного табака и сигар. Эти сельскохозяйственные отрасли производили в достаточно большом количестве и экспортировали большую часть своей продукции. Ремесленное производство, с другой стороны, было небольшим по масштабу, и большая часть его продукции предназначалась для ограниченного потребления для относительно богатых людей. Гумбольдт в самом конце XVIII века оценил стоимость ежегодного объема сельскохозяйственной продукции в Новой Испании как 30 миллионов песо, минерального сырья – 25 миллионов песо, промышленных изделий – от 7 до 8 миллионов песо. Многие факторы соединились, чтобы помешать широкому распространению механизированных технологий производства: меркантилистское законодательство было предназначено для того, чтобы защищать интересы испанских производителей, особенно в текстильной промышленности; официальный акцент больше на добычу, нежели на производство; сдерживающее влияние ремесленных гильдий; неразвитость транспорта; наверное, самое главное – нехватка капиталовложений. В Индиях было много богатых людей, но традиции креольского общества не только приветствовали щедрое и показное расточительство, но и ставили узкие рамки для инвестиций. Земля была первым пунктом выбора, самым надежным и самым желательным с общественной точки зрения; после земли шла торговля. В таком обществе промышленность не могла привлечь какое-то значительное количество капитала, даже если бы имелись в наличии организация, оснащение и умелые специалисты. По мере того как Индии богатели, а их население росло, появлялись и новые потребности – потребности в промышленных товарах в количествах и по ценам, которые ни Испания, ни сами Индии не могли обеспечить.
Такова была экономическая подоплека решительных усилий министров Карла III с целью укрепления и совершенствования торговой, управленческой и военной структур империи. Экономический дисбаланс не был результатом ни равнодушия, ни отсутствия интеллектуального теоретического анализа или законов. Век Просвещения имел ярко выраженный практический уклон. Характерная для того времени мода среди состоятельных людей на изучение естественных наук и политэкономии не была ни чисто праздным времяпрепровождением, ни чисто дилетантским развлечением. Она возникла из искреннего – даже оптимистического – желания изменить людей к лучшему, построив общество на рациональных и упорядоченных принципах. Эта искренняя вера в эффективность информированности и рациональности объясняет то воодушевление, которое часто присутствовало в дискуссионных группах и обществах по изучению естественных наук и применению научных знаний в полезных изобретениях. Схожие воодушевление и желание применять знания с пользой дали жизнь многим sociedades económicas de amigos del país (экономические общества друзей страны), которые во второй половине XVIII века стали повсеместно возникать в испанском мире. Деятельность таких групп не заканчивалась дискуссиями, организацией неофициальных экспериментов и применением их результатов – они могли оказывать влияние на правительство. В XVIII веке министры и даже монархи обращали внимание на экономистов, а некоторые очень талантливые экономисты – Кампильо, Кампоманес, Ховельянос, например, – становились министрами. Научные, объемистые, влиятельные труды пресс-секретаря Ховельяноса, более резкие и практические трактаты Кампоманеса почти полностью касались только Испании, предлагая средства пробуждения промышленности Испании от летаргии, и оставляли Америку без внимания. До них интересы Хосе Кампильо – экономиста, государственного деятеля, министра обороны и финансов в 1741 году были шире. Известный труд Nuevo sistema de gobierno económico para la América («Новая система экономического управления для Америки»), приписываемый его перу и написанный, вероятно, в 1743 году, посвящен в основном побуждению правительства к проведению активной политики поощрения производительности в промышленности и предприимчивости в торговле вместо пассивной регулирующей политики. Конечно, Кампильо хотел ограничить некоторых колониальных производителей, чтобы защитить рынок для испанских производителей. Это был ортодоксальный меркантилизм. С другой стороны, он пропагандировал далекоидущие обучающие программы для повышения квалификации индейцев и метисов как землепашцев и ремесленников. Это была ортодоксальность иного рода; акцент на образование как средство повышения производительности труда был характерен для эпохи Просвещения. Кампильо также знал об экономическом ущербе и общественном недовольстве, которое вызывали невозделанные латифундии, и тормозящем действии «права мертвой руки» (владение недвижимостью без права передачи) на продажу и использование земли. Он предлагал раздать индейцам не облагаемые налогом участки земли при условии ее возделывания и ввести систему сельскохозяйственных кредитов. В области торговли он видел, что расширение объема бизнеса для Испании важнее, чем бесплодные попытки монополизировать путем регулирования его сокращающийся объем. Он выступал за налаживание регулярной королевской почтовой службы с Индиями, прекращение монополии Кадиса, отмену корабельных конвоев и налогов, которые шли на их оплату, и даже за сокращение пошлин на иностранные импортные товары, предназначенные для реэкспорта в Америку.
