В каждом из жрецов по две стрелы, но, увы – не все мертвы. Четверо из них стонут, один кричит и молит о пощаде…
Только это больше не имеет значения…
Я встаю, держа в руках диск. Сефу подает мне небольшой факел и центр площади вспыхивает с такой силой, что толпа шарахается и с криком бежит…
Минута… Вторая… Третья… Ревущее пламя опадает…
На месте помоста, где были заваленные хворостом жрецы – оплавленная вмятина в мощеной камнем площади.
_______________________
Мне плохо…
Мне плохо так, что Имхотеп опасается за мою жизнь. Я слышу его, я слышу, как вздыхает Сефу и плачет Амина…
Говорить я не могу, жар сжигает мое тело… Когда впадаю в дрему, кажется, что я снова и снова вижу эту стену огня. И с каждым сном она ближе и ближе…
Останавливается дыхание…
Приходит Баська, топчется по мне и царапает когтями грудь… Она делает мне больно, но я не могу согнать ее…
А потом я усыпаю и вижу сон…
Удивительный сон, где прохлада космоса тушит жар в крови, где хрустальные Чертоги распахивают мне двери и я лечу туда, куда меня зовут…
Глава 36
Прекрасная статуя с золотой кожей рассматривала меня с любопытством.
– Скажи, зачем ты сожгла их сама?
Ответить я не успела…
Женщина-львица оскалилась на статую:
– Маат! Я предупреждала!
– Сехмет, она спит… Просто спит.
– Зачем ты тревожишь ее душу?!
Львица все еще злилась, тонкий хвост с густой кисточкой на кончике нервно хлестал по полу.
Я невольно опустила глаза, следя за движением кисточки и задохнулась от восторга! Это было не просто – красиво! Это было совершенно невероятно! Звезды, планеты и кометы такие далёкие и прекрасные кружили в медленном торжественном водовороте. Я видела полотнища света разных звезд, что переплетались и сливались в мощную цветовую симфонию… Я почти утонула в этом удивительном сне, но голос золотой Маат вернул меня:
– Скажи, зачем ты сожгла их сама?
– Их смерть была неизбежна, они преступники. Я дала им легкую, почти мгновенную смерть.
– Зачем? Ты из другого мира, у тебя другое отношение к смерти. И тебе было страшно и противно, я знаю… Тебе было их жалко! – ее палец обвиняюще направлен в мою грудь. Её густой медовый голос отражается от стен, от хрустальных колонн, от теряющегося в потоках света потолка. Он завораживает и вынуждает отвечать.
Мне становится немного смешно. Такой удивительный сон, золотая колдунья, а манеры – как у ребенка. Тыкать пальцем – неприлично. Но разговор – странный. И серьезный. И нужно отвечать…
– Жалко. Но раз я их приговорила, значит и казнить должна сама.
– Почему? У тебя достаточно слуг. Но ты… Ты совершила насилие над собой.
– Раз я высшая власть страны, я не должна отворачиваться от грязи. И насилие над собой, иногда, способ понять свое место в мире.
– Но ты же не казнишь сама всех остальных. Чем этот случай для тебя отличается от других?
– Тем, что я защищала свою страну от революции и крови. Казнить воришку может палач. Казнить за высшее преступление в государстве – должна верховная власть. Сама. Своими руками. Это дает мне понимание того, чем оплачено моё царское место. И, заодно, это ограничивает меня. Не дает худшим чертам характера проявляться.
Хвост львицы перестал метаться, она прислушивается к нашему разговору.
– Скажи, а ты не боишься смерти?
– Уже нет. Один раз я умерла, хотя и странно… Не важно, что меня ждет там. Важно, что я успею сделать здесь.
– Зачем тебе что-то делать? Ты уже и так на вершине.
– Я туда никогда не стремилась, но ведь власть не для того дается, чтобы почивать на вершине. Это ответственность. Это возможность сделать жизнь людей лучше и спокойнее. Большинства людей.
Львица подходит ближе к нам, смотрит на меня с любопытством и спрашивает:
– В твоем мире уже были попытки править от имени большинства. И не один раз… Почему ты думаешь, что у тебя получится?
– Я не знаю, получится ли лучше. Я могу только стараться избегать ошибок прошлого.
– Но ты не всеведуща, ошибки все равно будут.
– Да, конечно, будут. Но и ничего не делать я не могу. Я правлю не от имени большинства, а для этого самого большинства.
– Почему? Ты сознательно ограничиваешь себя во многом. Ты могла бы есть, что пожелаешь, завести мужчину или несколько, носить самые дорогие украшения и ткани… Родить ребенка. Женщины любят детей. Тебе подвластно все, что только может дать этот мир. Так зачем ты утруждаешь и ограничиваешь себя?
– Может быть для того, чтобы быть примером. Это не слишком скромно, да…Только не может человек, ведущий жизнь для утехи, а не для созидания, требовать от других ограничивать себя. Не знаю, как правильно сказать, как выразить… Мне просто стыдно есть на золоте и знать, что другие голодают. Вот и всё…
Львица и золотая Маат переглянулись.
– Сехмет, я никогда не слышала этого слова от правителей…
– Да, стыд, это не то, что присуще им. Но неужели разница столь ничтожна?!
– Может быть, Сехмет…
– Но ты же видишь сама энергетические потоки. Они меняются. Медленно, но верно – меняются. Они оттягивают Исход. Возможно, навсегда.
– И это – самое непонятное для меня. Что именно так сильно влияет на энергию…
– Маат, ее пора возвращать. Она забудет?
– Она будет помнить сон. Ты чувствуешь в ней каплю крови Великого Ра? Она будет помнить…
Я падала среди бесчисленных миллиардов звезд и сгустков энергии, мне казалось, что я могу дотянуться до плывущего рядом астероида и погасить звезду… Это было не падение, а скорее – полет. Совершенно восхитительный полет к голубой искре Земли.
_________________________________
– Уйди, Бася! Что за манера топтаться у меня на груди? Ты тяжелая! Амина!
– Небхти! Небхти, ты живая…
Амина плакала, стоя у моего ложа. Потом упала на колени и прижалась мокрым лицом к моей руке… Хати вскочила с подушек на полу и тихонько выскользнула за дверь.
– В каком смысле – живая? Я проснулась и хочу умываться. А что случилось?
Я села в кровати и тихонько поглаживала ее по плечу. Амина успокоилась не сразу.
– Царица, ты очень долго болела.
– Долго – это сколько?
– Десять дней, царица.
Ого! Я была удивлена её слезам – чувствовала я себя прекрасно. Но вдруг вспомнила – вчера была казнь, вечером у меня начался жар… А потом я летала во сне и разговаривала с львицей и статуей. Сон был очень красив, я помню. Но что хотели от меня эти женщины – вспоминалось с трудом.
