Очевидно, что главная российская тайна Арктического региона – это олени. Настоящий переполох создала моя апрельская поездка в северную Якутию, в Анабарский улус, где я хотел познакомиться с оленеводами и поучаствовать в их ежегодном празднике. Почти все северное побережье России – пограничная территория, чтобы туда попасть, нужно разрешение от службы безопасности ФСБ. Мне выдали такое разрешение, но мне нужна была еще помощь администрации улуса в организации самой поездки. Я безрезультатно пытался достучаться до главы Анабарского улуса. Затем, приметив его на одном мероприятии в Якутске, я спросил его, не он ли господин Семенов. «Нет!» – отрезал мужчина и убежал. Стоявший рядом с ним подтвердил, что это был Семенов.
Пару дней спустя я встретил Семенова на другом мероприятии. Наученный горьким опытом, я подошел к нему и с улыбкой протянул руку: «Иван Иванович, здравствуйте!» Затем последовал странный разговор, в котором Семенов вначале уверял меня, что никакого разрешения на посещение его улуса от госслужб у меня быть не могло, хотя разрешение мне было выдано еще две недели назад. Когда эта тема иссякла, Семенов кардинально перевел разговор на обсуждение политики Ангелы Меркель в отношении беженцев. В заключение он стал сердечно зазывать меня в Анабарский улус. «Свозим вас в лагерь оленеводов. Я вам позвоню на следующей неделе», – обещал он.
Никакого звонка от Семенова так и не поступило, поэтому я поехал в командировку сам, без каких-либо четких планов. Первое странное совпадение случилось по дороге еще до Анабара. Я хотел заехать в село Жилинда, где на оленьих пастбищах находится «Томтор» – самое большое в России месторождение редкоземельных металлов. Я хотел спросить у сельских жителей, как они относятся к этому спорному проекту. Но не вышло, так как маршрутка, на которой я ехал, с вихрем пронеслась мимо. «Мы еще не доехали до Жилинды», – ответил молодой водитель, когда я предупредил, что мы уже подъезжаем. Через 20 минут водитель признался, что, наверное, проехал ее, но назад уже вернуться не сможет, потому что бензина мало. Его объяснения звучали очень странно, конечно, могло быть и так, и я сам теперь везде видел заговоры, подозревал обман, и то, что мы проехали деревню, было просто случайностью.
По пути я позвонил помощникам Семенова, не окажет ли улус мне содействие в поиске водителя? Может, я могу сесть на вертолет, летящий в тундру? Свозят ли меня в обещанный оленеводческий лагерь? Семенов отправил мне через своих помощников ответ: «Нет, нет и нет».
Когда в конце концов я заявился в административный центр Анабарского улуса село Саскылах, к моему большому разочарованию, я и тут не смог насладиться обществом Семенова. Какой сюрприз! Вместо этого я попал на допрос в кабинет к его заместителю. Он допытывался, какова цель моего визита, а его коллега записывала все в толстую папку. Затем явились пограничники. Мое разрешение на посещение пограничной территории было в порядке, я не боялся проблем, но на встречу ушло добрых четыре часа. Молодые пограничники, один из которых был любопытен и полон желания выслужиться перед начальством, хотели выяснить все мои контакты на местности, спрашивали адрес моих родителей и по какой-то причине хотели позвонить хозяйке, у которой мы снимали дом.
Когда наконец меня отпустили, я пошел прогуляться по деревне. Я пытался заговорить с местными, но многие на мое любопытство говорили, мол, спроси в администрации улуса – как будто их специально обучили именно так отвечать на любые вопросы. В общественной бане я все-таки разговорился с одним якутом, но и он был командировочным – водитель фуры. «Местные тут очень запуганные. Яды от мытья алмазов отравили реки, убили рыбу, а они молчат», – сетовал он. Однако я все-таки познакомился с приятным местным оленеводом, он рассказал, что рядом с деревней действительно есть оленеводческий лагерь, как говорил Семенов. Он обещал меня туда свозить, но потом пропал и телефон выключил.
Во время моего визита в западной части Анабарской тундры должен был пройти большой праздник оленеводов. Его спонсировал российский нефтяной гигант компания «Роснефть», которая стремилась расположить к себе население, начиная разработку нефтяных месторождений рядом с морем Лаптевых. Планировалось доставить участников на праздник вертолетом. Мне сказали, что меня бы тоже взяли, но мест в вертолете нет. Потом прислали дополнительный вертолет, но и это не помогло с хронической нехваткой места, выпавшей мне на долю. В Саскылахе «Роснефть» организовала экологический семинар. Я явился туда и попросил представителя компании Владимира Козинко рассказать мне в общих чертах об их нефтяном проекте. «Вам нет», – ответил он и удивился, как я вообще попал на Анабар, как будто этого не должно было случиться.
Кульминация наступила, когда я взял такси на самый север, в поселок Юрунг-Хая, который находится посреди голой равнинной тундры еще севернее, чем самая северная точка Скандинавии. Светило солнце, я в бодром настроении обходил деревню. Я наткнулся на оленеводов, которые тут были вроде более расслабленные, они обещали отвезти меня на снегоходе в ближайший лагерь оленеводов, что в двух часах. Я залез в машину, на которой приехал, чтобы забрать оттуда свои теплые вещи, но водитель завел мотор и повез меня не куда-нибудь, а прямо во двор родной полиции. Полицейский быстренько набросил служебную форму, проверил мои документы и пошел разговаривать с оленеводами. Поговорив с ними минуту, он объявил мне, что в тундру поехать не получится, потому что все три снегохода западного производства во дворе сломались – какая незадача! Оленеводы стояли в прихожей, понурив головы. Я спросил у них, мол, вам запретили со мной ехать? «Да», – ответили они.
Я пошел пожаловаться главе администрации, а тот прямо в лицо мне закричал, что я должен немедленно покинуть его поселок, – не важно, что он значился в моем разрешении на посещение. Он сказал, что ФСБ приказала помешать моей поездке в тундру, говорят, я в Саскылахе фотографировал нефтехранилища (все шпионы спят и видят).
Я вернулся в Саскылах и позвонил Евгению Лаптеву, главе администрации поселка. До этого момента он был дружелюбен и даже организовал мне ночлег, найти который тут было сложнее, чем где-либо когда-либо в Советском Союзе. Но тут голос его изменился: «Уезжай отсюда!» – орал он в трубку.
Пришлось взглянуть реальности в глаза. Мою работу сделали невозможной.
Я решил уехать, купил билет на ближайший самолет до Якутска. Шел к трапу и думал: неужели я буду первым в истории финном, которого высылают не в Сибирь, а из Сибири?
Я до сих пор не могу понять, зачем мне выдали разрешение на посещение пограничной зоны, если они не хотели, чтобы я туда ехал. В России за какими-то действиями часто ищешь секретный план, заговор, но объяснение произошедшему вполне могло быть в путанице и хаотичной импровизации, где ни у кого нет четкой картины, где мы, куда хотим, что разрешено, а что нет, и где карьерные амбиции отдельно взятого чиновника могут определить конечный результат.
Я старался с юмором относиться к шуточкам и маленьким издевкам чиновников, но трудно было смириться с тем, когда они давили на абсолютно посторонних мне людей. Если органы решили усложнить жизнь иностранцу, самый эффективный способ – надавить на людей, с которыми он общается. Больше всего во время моего проживания в Сибири в этом отличились миграционные службы, находящиеся в подчинении МВД России, то есть полиции.
