– Романтика, – говорю.
– Интересно…
– Очень даже, – говорю. – Она сейчас за адмиралом замужем. Адмирал мне кортик подарил…
– Вот как бывает!.. – воскликнула Катя. – Что значит красота!.. Бросила сниматься, совершила вроде бы опрометчивый, легкомысленный шаг. Ринулась в романтику. Порвала с кино. Ан нет! Выходит замуж за адмирала…
– Любопытная история, – сказал Картошин, – почему они все-таки разошлись?
– Ах, – сказала Катя, – брось ты: почему да почему! Так надо!
Она глубоко вздохнула и уставилась на стену. Я посмотрел туда же. Там на гвоздике висел значок. Тот самый. Первомайский. Она смотрела дальше. В пустоту.
– Нет, почему же все-таки? – допытывался Картошин, уставившись на меня.
Тут я ничего придумать не мог и сказал «не знаю».
– Оставь ты в покое мальчишку, – сказала Катя, но он от нее отмахнулся.
– Ну а вторая жена, – спросил Картошин, – как вы изволили назвать, живет с ним? Все нормально? В порядке? Да?
– Красивая, – говорю, – очень… Исключительно поет. Зовут в оперу, а она не идет…
– Но с ним она живет? – спросил Картошин, слегка раздражаясь.
– А с кем же ей жить, – говорю, – конечно, с ним…
Катя Картошина смотрела в пустоту. Картошин сказал:
– Какая у него все-таки должность, вы не вспомнили?
– Не могу, – говорю, – вспомнить.
– Пока он не вернулся, вы нам что-нибудь еще расскажите, со стороны племянника видней…
Я им всякую чушь понес.
– Бывают, – говорю, – у него разные гости, наезжают сюда разные директора заводов, фабрик, предприятий, институтов, лечебниц и больниц и обсуждают разные вопросы. Пьют чай с вареньем «Роза»…
Они даже посерели от моих басен.
– …Был один министр с женой… Два мастера спорта, боксеры…
– А как фамилия, не помните?
– Нет. Одного вроде бы Николаем звали… Тяжеловес из Москвы… О! Вспомнил. Королев! Бритая голова, и пиджак по швам трещит, как повернется… А другого фамилию я никак не припомню…
– А министра, министра как фамилия была?
– Министра?
Он весь вперед подался, очень хотел фамилию министра услышать. А я сморщил лоб, будто вспоминаю.
– Ну, ну? – спрашивает.
– Сейчас, сейчас…
– Какой отрасли, отрасли какой?
Я изо всех сил сморщился и говорю:
– Забыл.
– Что у вас за голова, простите, – разочарованно сказал Картошин. – Такой молодой – и такая память… Ваш дядя, насколько мне известно, не страдал этим изъяном.
– А потому, что матери разные, я же вам объяснял.
– При чем здесь матери! – завелся Картошин. – От вас ничего толком не добьешься, племянничек называется…
Мне мысль в голову пришла культурненько от них отделаться.
– Вы меня простите, – говорю, – мне нужно домой по телефону позвонить, я вас на минуточку оставлю.
Звоню родителям, так и так, говорю, задержусь сегодня на работе, в парке крупное праздничное гулянье намечается, требуется усиленная реклама.
Могу теперь сидеть хоть до утра. Пока мне денег не заплатят.
…Появился Штора в обнимку с приятелем. Оба уже где-то заметно хватили.
Несколько бутылок появилось на столе.
– Мы слышали от твоего помощника, – сказал Картошин, – что у тебя тут министры заседают…
– Ладно, ладно, – сказал Штора, звеня рюмками в буфете.
Приятель вываливал в тарелки купленную закуску.
– Что вы на меня уставились? – вдруг сказал Штора.
Картошины действительно на него глазели, как будто он с того света или с луны свалился. Сидят на диване, держатся за руки как маленькие и глаз с него не спускают. Задал я им задачу! Вот-вот спросят, как фамилия министра.
Вопрос их немного смутил.
Поднимая рюмку, Штора сказал:
– Я сегодня завершил почти полностью грандиозный эксперимент, мероприятие крупного масштаба, но это только часть моего плана…
Картошины смотрели ему в рот.
– За это и выпьем… И за встречу.
– С летчицами знакомство заводишь, – сказала Катя, пригубляя из рюмки.
– Налей-ка, Вася, – сказал Штора приятелю, не слушая ее. – Выполнение и перевыполнение плана есть насущная задача… Четкое решение задачи…
Пошло, пошло, покатилось, подумал я.
Все держали рюмки в руках, а он произносил тост. Рюмка его, между прочим, стояла на столе.
– …Выпьем за успехи и за праздник! – закончил он.
Я отказывался пить. Штора с Васей на меня наседали, заставляли, уверяли, ссылаясь на праздник (такой день и такое отношение!), на болезни (кто не пьет, тот скорее заболеет и умрет), не пьют только плохие люди, и курица пьет…
Катя пыталась меня защищать. Картошин ее поддерживал. Но Штора им не давал рта раскрыть, тараторя без умолку. Только Вася ухитрялся каким-то образом вставлять словечки, находя паузы в потоке слов хозяина.
Хозяин с Васей пили хорошо.
Картошины пили плохо.
Вася беспрерывно наливал.
Хозяин беспрерывно говорил.
Картошин испуганно отставлял свою рюмку.
– Ты должен выпить, – твердил ему Штора, – ты уважай этот дом, ты слушай меня, по восточному обычаю, слушай сюда, Картошин…
– Мне достаточно, – молил Картошин, – мне вполне достаточно, я больше не могу…
Удалось прорваться со своим вопросом Кате:
– А где пироги? Почему нет хозяйки?
Штора ей не ответил. По самой простой причине. Хозяин закусывал.
– Сейчас я вам прочту стихи! – воспользовался этим Вася.
Глядя в тарелку, он начал:
Вечность в вечности моей души,
Я могу прожить в глуши,
Но принцем…
Я могу прожить в тиши,
Но принцем…
Картошин потянулся к рюмке, немного отпил и поперхнулся.
Вася после стихотворения «Принц» перешел на следующее стихотворение без названия:
Могу я все, и все я не могу,
Туда иду я, не туда иду…
– Ерунда, – сказал Штора, – мы туда идем, мы все можем!
Вася налил.
Картошин накрыл свою рюмку ладонью, и Вася налил ему на руку.
Катя сказала:
– А мальчишке все-таки, я думаю, незачем сидеть со взрослыми, ему к родителям пора. Добрый дядя ему попался…
