Мой голландский звучит неловко и официально:
– Прошу прощения, ваша соседка Марианна порекомендовала мне заглянуть к вам. Я хочу написать биографию моей тети, которая в детстве скрывалась в доме номер тридцать три и…
Не успеваю я договорить, как хозяин перебивает меня и неприветливое выражение исчезает с его лица.
– Лин! – восклицает он. – Да если бы не она, я бы и на свет не родился!
17
Я снова в гостиной, уже другой, и опять кто-то из домашних ищет книгу. Тихонько работает большой телевизор, пахнет печеной картошкой. По полу разбросаны игрушки.
– Простите, у нас тут с утра внуки, – говорит хозяин, Ваут де Бонд. Он еще только начал рассказывать, но я уже узнал кое-что новое: оказывается, во время войны Лин немного пожила и в этом доме.
Новость сбивает меня с толку. Сама Лин соседей совсем не вспоминала. Но Ваут пока слишком занят, чтобы объяснять: он стоит спиной ко мне и роется в комоде. Время от времени он достает оттуда документы и фотографии – стопка все растет. Я, немного смущенный, сижу на диване, вопросов не счесть. Когда Лин могла здесь жить? Почему ничего не помнит? И как она помогла этому Вауту появиться на свет?
Наконец Ваут находит нужную книгу и вручает мне, но хочет показать кое-что еще, поэтому идет в кухню и громко спрашивает жену о какой-то красной папке, которую надеялся отыскать в комоде.
Я остаюсь один. Передо мной книга «Беннеком: еврейское убежище», открытая на странице 142. А на ней – уже знакомая мне фотография одиннадцатилетней Лин. Рядом всего один абзац:
В доме 33 по улице Алгемер в семье Гейса ван Лара нашла убежище еврейская девочка Линтье. В семье ее приняли как родную. Линтье ходила в Реформатскую школу. Она пережила войну.
Больше ничего.
Открываю предыдущую страницу: речь о доме 31 – том самом, где я сейчас. Текста тут больше, и фотографий две. На одной – трехлетняя девочка с клетчатым бантом в волосах, Мартье. На второй – женщина за двадцать, некая Хестер Рубенс. Обе они еврейки и во время войны жили в этом доме. «В доме номер 31 скрывались и многие другие, – сообщается в книге, – но их имена и личности установить не удалось».
И это поражает не меньше того, что Лин жила здесь. Значит, вместе с ней на улице Алгемер прятались и другие евреи. И когда Лин встречала Мартье или Хестер Рубенс, а это неизбежно, живя под одной крышей, то понятия не имела, кто они. Беннеком стал пристанищем для евреев – и для меня это полная неожиданность. Я столько лет приезжал в этот поселок; да даже теперь, когда немало рассказал маме и ее семье о своем исследовании, никто из них и словом не обмолвился об этом.
В ожидании хозяина я изучаю страницу 140, о доме напротив. И там тоже приютили евреев. Мужчина и женщина (они не были семейной парой) скрывались на чердаке, куда из спальни на втором этаже вела потайная лестница за фальшстеной.
Пролистав несколько страниц назад, я нахожу предисловие и читаю о Берте Рюрдс, местной жительнице, которая в годы войны часто бывала на улице Алгемер и какое-то время даже жила здесь. Малоприметными сигналами она сообщала о своей преданности Сопротивлению. Например, посадила оранжевые маргаритки в палисаднике, продавала портреты и миниатюрные изразцы с изображениями королевской семьи, распространяла подпольную протестантскую газету «Трау» («Верность»). Вскоре она стала связной, передавала сведения и всегда была готова помочь. Лишь после войны вскрылось, что на самом деле Берта была осведомителем Политической полиции – обнаружились документы. Именно по ее наводке 4 сентября 1943 года полиция устроила облаву в доме 32 по улице Алгемер, напротив ван Ларов. Хозяина посадили в тюрьму, а обнаруженных в убежище на чердаке Соломона Михелса и Вильгельмину Лабзовски в качестве «меры наказания» прямиком отправили в Аушвиц, и оба погибли еще до конца сентября.
Два убежища в считанных метрах от дома, где жила Лин. Еще шесть – на соседней улице. Я думал, что знаю этот поселок как свои пять пальцев, а он вдруг предстал передо мной в новом свете.
Секретные убежища размещались не только на улице Алгемер и соседних с ней. В Беннекоме с населением всего пять тысяч человек в войну скрывались не менее ста шестидесяти шести евреев, и более восьмидесяти процентов из них выжили. По стране в целом ситуация обратная. Но почему именно здесь, ведь еще в 1940 году евреев в поселке не было вовсе?
Ответа два: благодаря замечательным людям, с одной стороны, и истории, сложившимся связям и ландшафту – с другой. В Беннекоме есть и леса, и холмы, и простые подсобные хозяйства – нехарактерное для Нидерландов сочетание. В 1930-х евреи из городов любили приезжать сюда на отдых, и вполне естественно, что с началом войны вспомнили о Беннекоме. Здесь было где спрятаться, а через владельцев вилл, через работников и постояльцев кемпингов, отелей и клубов отдыха можно было найти спасителей.
Разумеется, помогала не местность, а люди. Например, Пит и Анна Схорл. Этой семейной паре, увлекавшейся спортом и ездой на мотоцикле, принадлежала лаборатория по проверке продуктов в центре городка. В июле 1942 года к Питу обратился старый знакомый, роттердамский предприниматель Лео ван Леувен. Еще до войны Лео с семьей приезжал сюда в отпуск, и они с Питом вместе играли в теннис в здешнем загородном клубе. Они не были друзьями, но Лео оказался в отчаянном положении. Вся его семья получила предписание выехать в Польшу, и, поскольку иных возможностей не было, он обратился к Питу и Анне с просьбой спасти их маленькую дочь.
Решение было принято мгновенно. Пит как раз приехал в большой город по делам и не успел даже предупредить жену. Потом она вспоминала, как на пороге их дома внезапно появился незнакомец с «хорошенькой белокурой заплаканной девчушкой». Анна ничего не знала о разговоре мужа с Лео, более того, никогда не была лично знакома ни с одним евреем, но сообразила, что случилось. Поэтому маленькую Элин, которой было всего три года, быстро уложили в постель рядом с четырехлетней дочкой самих Схорлов, спрятав подальше от чужих глаз.
За одним контактом потянулась целая цепочка. Вскоре привезли старшего брата Элин, Карела, а через некоторое время прибыли и их родители – Лео и Паулина. Когда дела пошли еще хуже, приехали двоюродный брат Лео с семьей. На Пите и Анне уже лежало нелегкое бремя, но они решили, что сумеют сделать больше. Они наспех приспособили свою лабораторию под временное укрытие и, воспользовавшись деловыми связями Пита, сообщили информацию о существовании убежища. Теперь в Беннеком отправляли целые семьи или одних детей. Зачастую они оставались там только на время, а затем поселковый врач Вим Кан помогал подыскать для них постоянное убежище. Более полусотни евреев обязаны жизнью чете Схорл.
А потом нагрянула облава. Полиция большого города из допросов узнала о деятельности Схорлов и устроила у них обыск. Поразительно, но укрытие доказало свою надежность: полицейские так никого и не обнаружили. Однако Пита вскоре арестовали и семь месяцев продержали в гестапо. К этому времени в поселке уже работала целая сеть, которая обеспечивала безопасность евреев: их прятали, их обеспечивали едой. Пит не выдал свои секреты и, когда в мае 1944 года его освободили, просто возобновил работу.
