Прокуроры были не единственными разочарованными. Герман Лангбайн, тогда уже генеральный секретарь другого объединения выживших, Международного комитета концентрационных лагерей в Брюсселе, был в лучшем случае в смятении. Он был рад слышать, что 17 подсудимых признали виновными, но считал, что суд был слишком мягок. Лангбайн удивлялся почему адъютанты лагеря, Хёкер и Мулка, не получили пожизненного заключения. А особенно Лангбайна и других выживших злило то, что Капезиуса осудили только как пособника, а не как убийцу, действующего по своей доброй воле.
– Любой, готовый участвовать в массовом убийстве и пожинать его плоды, очевидно, ничего не имел против этой идеи, – сказал Лангбайн одному журналисту
[533].
Многие разделяли мнение Лангбайна. Газеты в Цюрихе, Париже и Лондоне критиковали вынесенные вердикты и подчеркивали, что Капезиус и Мулка слишком легко отделались
[534]. «Neues Deutschland» в Восточной Германии писала, что «решение суда – просто насмешка над убитыми в Освенциме»
[535]. В следующем году драматург Петер Вайс сделал четырехчасовую постановку собственной пьесы «Дознание», почти полностью основанной на судебных показаниях. Капезиус в пьесе вновь избежал должного наказания.
Он писал семье: «Я утратил уважение мира. Пресса клеймит меня ужасными словами, а в этой мелкой постановке Вайса мне приписали фразу, которую на самом деле произнес [доктор Фритц] Кляйн: “Вы увидитесь уже через час”. Они произносили эти слова со сцены. <…> О суде пишут книги, слово “Освенцим” есть в каждой статье, даже если это не к месту. В многих странах эта охота на ведьм поднимает экономику»
[536].
Но печальная известность в некотором роде сыграла Капезиусу на руку. Благодаря обилию любопытных горожан и тех, кто хотел как-то его поддержать, дела его аптеки в Гёппингене пошли в гору
[537].
Глава 24. «Это все был просто страшный сон»
Официальное завершение суда не остановило активистов вроде Лангбайна. В сентябре 1964 года он связался с Венским университетом и запросил лишения Капезиуса докторской степени. В университете не знали о том, кто такой Лангбайн, поэтому решили, что будет достаточно отказа в просьбе, чтобы от них отстали. Но, получив отказ, Лангбайн сделал то, что делал всегда после столкновения с неподъемным бюрократическим аппаратом: собрал мощную коалицию и повторил запрос. Среди его союзников были Центр Симона Визенталя, венгерская и румынская ассоциации иммигрантов, несколько видных врачей (бывших заключенных), которые теперь проживали в Израиле, и даже израильский посол в Австрии. В ноябре, к несчастью для Капезиуса, Венский университет аннулировал его докторскую степень
[538]. Также Лангбайну удалось аннулировать степени стоматолога Вилли Франка и врача Франца Лукаса.
Суд не только мотивировал Лангбайна и других выживших, но и в целом оказался неожиданно влиятельным событием. Показания некоторых свидетелей привели к обнаружению доктора Хорста Фишера, коллеги Капезиуса по Освенциму, который практиковал в Восточной Германии. Фишера арестовали, осудили и признали виновным, и в 1966 году он стал последним человеком в Германии, казненным с помощью гильотины.
Франкфуртский суд также дал Фрицу Бауэру возможность завершить несколько связанных с ним расследований. С 1966 по 1971 годы Бауэр провел еще три небольших суда по преступлениям Освенцима: он привлек к ответственности несколько главных капо из Освенцима и Моновица. Самым высокопоставленным обвиняемым стал доктор Хорст Шуман, проводивший жестокие стерилизации в женской больнице Освенцима. Шуман бежал от правосудия и скрывался в Гане до ноября 1966 года, пока правительство не выдало его Германии (через полгода после начала процесса его выпустили из тюрьмы из-за «слабого здоровья»; он прожил на свободе ещё 11 лет).
Освенцимский суд снова разжег в обществе многолетний спор, может ли срок давности быть применим к нацистским преступлениям. В Западной Германии в 1945 году ограничением по осуждению за убийство было 20 лет. В 1965 году, когда этот срок должен был истечь, его временно продлили, чтобы можно было вынести вердикт по делам, начатым Бауэром. Но он и многие другие воспользовались историческим судом над Капезиусом и его коллегами-эсэсовцами в качестве прецедента и продолжили яростную борьбу за отмену ограничений привлечения к ответственности за убийства, произошедшие в Третьем рейхе. В 1979 году этот закон наконец вступил в силу.
Капезиус вернулся в тюрьму и принялся работать над апелляцией. Жена и дочки часто его навещали, как и некоторые старые друзья, в том числе Штоффели. Но звонил он чаще всего своим адвокатам, как и во время суда. Капезиус пытался помочь им: пересматривал свое дело, все обвинения, искал причины, по которым можно было бы сказать, что вердикт нарушает закон.
Двадцать четвертого января 1968 года, отсидев чуть меньше 2,5 лет из 9 полагавшихся, Капезиус освободился, пока его апелляция находилась в процессе обработки; это решение Верховного немецкого суда поразило всех. Суд, отметив его устоявшийся аптекарский бизнес и проживающую в Германии семью, решил, что с его стороны не будет попыток побега. Также суд принял аргумент его адвоката, что 4,5 года Капезиус уже провел в заключении с момента ареста до вынесения приговора
[539]. За несколько недель до 61-го дня рождения Капезиус покинул тюрьму. Это вызвало гнев и недовольство команды Бауэра, выживших узников и прессы.
Но Капезиус чувствовал себя победителем. Его адвокат, Латернсер, был прав, когда сказал, что он больше не вернется в тюрьму. Конечно, аптекарь предпочел бы увидеть, что вердикт суда в отношении него аннулирован, что он признан невиновным, но все же отсидеть меньше трех лет вместо 9 было приятно. После освобождения Капезиус впервые появился на публике на концерте классической музыки в Гёппингене. Как только он вошел в зал, присутствующие разразились аплодисментами
[540].
