На Востоке встречаются – не знаю, правильно ли будет сказать: в противоположность Западу – люди, неравнодушные к соблазну денег. Средства, находящиеся в распоряжении посланника или посла, разумеется, имеют большое значение для его деятельности. Например, в Румынии Россия подготовила такую почву уже задолго до войны. Она изначально не жалела миллионов для того, чтобы создать настроение в свою пользу. Большинство газет было закреплено за русскими; многие лица, игравшие выдающиеся роли в политической жизни страны, были связаны с русскими интересами, в то время как Германия и Австро-Венгрия совершенно пренебрегали этими подготовительными работами. Оттого-то Россия и имела с самого начала войны громадное преимущество перед Центральными державами, – преимущество, которое впоследствии стало труднее отбить, что с первого же дня войны Россия еще шире раскрыла свои золотые шлюзы, и Румыния была затоплена рублями.
Такой недостаток предприимчивости является, с одной стороны, новым доказательством того, что Центральные державы не считались с необходимостью подготовить почву для войны, а с другой – отчасти оправдывает мнимую вялость некоторых из ее представителей. Мой предшественник в Бухаресте, Карл Фюрстенберг, оценивал общее положение вполне правильно и ввиду этого указывал потребность в большом денежном фонде, но ему ответили из Вены, что больше денег нет, и просьба была отклонена. После начала войны министерство уже больше не скупилось, но во многих отношениях оно опоздало.
До сих пор не установлено, расценивала ли официальная Россия убийство эрцгерцога как толчок к началу войны уже за четыре недели до этих событий. Я не берусь этого утверждать, но несомненно, что Россия готовилась к войне, полагая, что она неминуема в ближайшем будущем, и что она стремилась заручиться поддержкой Румынии. Когда за месяц до сараевской трагедии царь находился в Констанце, его министр иностранных дел Сазонов побывал также и в Бухаресте. Оттуда он вместе с Братиану проехал в Семиградию. Я узнал об этой поездке, которую при данных условиях никак нельзя было назвать тактичной, уже когда она была закончена, но согласен с Берхтольдом, выразившим мне тогда удивление по поводу образа действия обоих министров.
В 1914 году мне случайно пришлось услышать разговор двух русских. Они сидели в ресторане гостиницы «Капеа» – месте, ставшем потом знаменитым как центр антиавстрийской пропаганды, – за отдельным столиком и говорили по-французски совсем громко и бесцеремонно. Они, очевидно, бывали в русском посольстве и обсуждали предстоящее пребывание царя в Констанце. Как я потом узнал, это были два офицера в штатском. Оба они высказывались в таком духе, что императору Францу-Иосифу уже недолго жить и что его смерть должна послужить России сигналом для объявления войны.
Это были, очевидно, представители «лояльного» направления, желавшего объявить нам войну без предварительного убийства, – и я охотно готов признать, что большинство воинствующего Петербурга принадлежало именно к этому направлению.
V. Обострение подводной войны
Министр иностранных дел. – Предложение мира со стороны Центральных держав. – Император Вильгельм. – Антанта ударила его по лицу. – Тирпиц. – Беспощадная подводная война. – Бегпман о железных тисках военной партии. – Предостережения Чернина и принца Гогенлоэ. – Циммерман и адмирал Гольцендорф в Вене. – Гольцендорф: он гарантирует успех. – Оптимизм вождей Германии не поколеблен в апреле 1918 года. – Гинденбург и Людендорф. – Людендорф: династия не переживет компромиссного мира. – Переписка с Тиссой. – Германия не отдает себе отчета в положении. – Ограничение дальнейшего строительства подводных лодок во время войны.
1
Мое назначение министром иностранных дел многими было истолковано в смысле исполнения императором Карлом политического завещания его дяди Франца-Фердинанда. Хотя эрцгерцог Франц-Фердинанд действительно имел намерение назначить меня своим министром иностранных дел, мое назначение при императоре Карле не имело ничего общего с этим планом. Инициатива императора Карла исходила прежде всего от его сильного желания расстаться с графом Бурианом и от недостатка в выборе кандидатов, которые казались бы императору приемлемыми. «Красная книга», опубликованная графом Бурианом после начала войны с Румынией, вероятно, обратила на меня внимание императора.
Еще будучи эрцгерцогом, император Карл был в течение многих лет моим ближайшим соседом в Чехии – он жил в Брандейсе-на-Эльбе, но нам никогда не приходилось сблизиться. За все эти годы он был у меня всего раз или два, и эти визиты не имели никакого политического значения. Лишь в первый год войны, когда по возвращении из Румынии я находился в главной военной квартире в Течене, эрцгерцог Карл пригласил меня вернуться вместе с ним. Дорога продолжалась несколько часов, большинство которых было посвящено беседам о политике, но разговор шел не столько об общей политике, сколько о Румынии и балканских вопросах. Во всяком случае, я вовсе не принадлежал к тем, кто пользовался доверием эрцгерцога, и мое назначение министром было для меня полной неожиданностью.
Моя первая аудиенция началась с длинного разговора о Румынии и с вопроса о том, можно ли было избежать войны с Бухарестом.
Император находился тогда под впечатлением нашего первого предложения мира, так резко отклоненного Антантой. Ответ ее также сильно подействовал на настроение германской главной квартиры в Плессе, куда я прибыл несколько дней спустя. Гинденбург и Людендорф, которые, по-видимому, с самого начала были против этой попытки, заявили мне, что только решительная победа даст нам возможность закончить войну, а император Вильгельм сказал, что он «протянул руку с предложением мира, а Антанта ответила ему пощечиной».
В Германии как раз к этому времени назревал проект неограниченной подводной войны. Сначала ее начал рекламировать германский флот, и в первую очередь Тирпиц. Уже за несколько недель до того, как это роковое решение было принято, посланник Гогенлоэ (Готфрид, принц Гогенлоэ-Шиллингсфюрст), всегда хорошо осведомленный благодаря своим прекрасным связям, писал, что флот идет к этому. Бетман, так же как и Циммерман, были решительно против: такие рискованные опыты шли вразрез с разумной осторожностью первого из них. Бетман был исключительно надежным, честным и толковым партнером, но вместе с тем колоссальный рост влияния военной партии оказался возможным отчасти благодаря ему, то есть свойственному его натуре стремлению к примирению. С таким человеком, как Людендорф, он не умел бороться и поэтому отступал перед ним шаг за шагом. Во время моего пребывания в Берлине я имел случай обсудить с государственным канцлером вопрос о подводной войне очень подробно, и мы с ним были согласны в нашем предубеждении против этого средства борьбы.
Правда, Бетман уже тогда подчеркивал, что в таких военных мероприятиях в первую очередь заинтересованы сами военные, так как только они способны правильно оценить, много ли эти мероприятия дают шансов на успех. Такие соображения вызывали во мне с самого начала опасение, что как бы ни были обоснованы сомнения, вызываемые в нас с точки зрения политической, военные аргументы возьмут над ними верх. В этот первый мой визит в Берлин, когда этот вопрос, понятно, считался самым главным, канцлер объяснил мне, что его положение затруднено особенно тем, что начальствующие как военными, так и морскими силами заявляют, что, если обостренная подводная война будет отложена, они больше не отвечают за Западный фронт. Тем самым они ставили его в железные тиски, потому что при таких условиях канцлер не мог гарантировать, что фронт продержится и дальше.
