Характерно для его миросозерцания письмо, посланное им мне из Будапешта 22 февраля 1917 года, то есть вскоре после моего вступления в должность министра. Оно гласило:
«Глубокоуважаемый граф. Я далек от мысли поднимать споры о вопросах, лишенных сейчас всякой актуальности и которые, по всей вероятности, не вызовут никаких пререканий во время мирных переговоров. Но с другой стороны, я все же хотел бы избежать риска вызвать неверные заключения из того факта, что я не делал никаких возражений против некоторых явлений, отмеченных мною в корреспонденции наших дипломатических представителей.
Движимый исключительно этим опасением, я позволю себе обратить внимание вашего превосходительства на то обстоятельство, что так называемая австро-польская альтернатива нередко обозначается (например, в телеграмме фон Угрона за № 63) как триалистическая.
Такое определение вынуждает меня указать на то обстоятельство, что в первый период войны, то есть в то время, когда австро-польский вопрос стоял на первом плане, все компетентные деятели двуединой монархии были согласны в том, что присоединение Польши к монархии никоим образом не должно затрагивать дуалистической структуры последней.
Принцип этот был определенно признан тогдашними руководителями министерства иностранных дел и обоими председателями советов министров, а также удостоен высочайшего одобрения его императорского и королевского величества Франца-Иосифа. Я надеюсь, что имею право предположить, что он также разделяется и вашим превосходительством. Желая, однако, заранее устранить всякие недоразумения, я должен заявить, что королевское венгерское правительство усматривает в этом принципе один из основных устоев всей его политической системы и считает, что оно ни в коем случае не может от него отклониться.
Подобное отклонение возымело бы, по нашему глубокому убеждению, роковые последствия для всей монархии. Необходимо иметь в виду всю непрочность положения в Австрии, где немецкий элемент будет весьма слаб даже и после отторжения Галиции. Ведь немцам придется оказать сопротивление целому ряду мощных течений, которые легко могут получить преобладание. Такое положение дел неминуемо, особенно если сравнительно многочисленные слои германцев, принадлежащих как к крайним социал-демократическим, так и крайним реакционным флангам, отколются от остальных германских партий. В таком случае, введение нового польского элемента в качестве фактора, равноправного с Австрией и Венгрией, сразу придало бы нашему государственному организму характер непрочности. Оно было бы связано с таким серьезным риском для дальнейшей ориентировки политики Габсбургской монархии, что с точки европейского положения ее как великой державы, я был бы, повторяю, преисполнен величайшей тревогой, если бы новый русско-польский элемент, во многих отношениях совершенно чуждый нам, а с точки зрения жизненных интересов Австрии и Венгрии крайне мало надежный, получил бы преобладающую роль в нашей политике.
Лишь сохранение дуализма, благодаря которому половина политического влияния на вопросы общего характера остается за Венгрией, а объединенное венгерское и немецкое большинство располагает делегациями, способно дать как династии, так и обоим государствам, объединенным под ее скипетром, достаточные гарантии для будущего.
Венгрия является единственным своего рода фактором двуединой монархии, жизненные интересы которого всецело связаны с интересами династии и великодержавностью Австро-Венгрии. Даже те немногие лица, которые в течение последних мирных десятилетий иногда забывали об этой истине, достаточно проучены в этом отношении событиями этой войны.
Сохранение придунайской монархии, как жизнеспособной великой державы, является необходимой предпосылкой существования венгерского государства. Для нас всех было роковым несчастьем, что именно венгерский народ, так богатый политическим чутьем и всегда готовый на жертвы ради государственных и национальных целей, был в течение долгих столетий лишен возможности всецело посвятить себя общему делу. Борьба за разрешение проблем мировой истории, так же как и за примирение требований великодержавности Австрии с независимостью венгерского народа, была причиной тяжелых испытаний, столетних трений и пререканий.
Стремление Венгрии к независимости не пошло по пути сепаратизма. Все великие вожди наших освободительных войн отнюдь не касались дальнейшего существования великой империи Габсбургов. Все тяжелые испытания этих войн не имели другой цели, как обеспечение короной издавна отвоеванных национальных прав.
Венгрия хотела пребывать свободной и независимой, но под скипетром Габсбургов; к иной власти над собой она не стремилась, она хотела оставаться и дальше свободным народом, управляемым королем на основании особых законов и неподчиненным никому больше. Этот принцип был много раз торжественно провозглашен (так, например, в 1723 и 1791 годах) и подтвержден в основных законах Венгрии; наконец, на основании постановлений 1867 года, провозгласивших дуализм Австро-Венгрии, был найден путь для осуществления его и для обеспечения его проведения без всякого ущерба для величия Австрии. В течение периода, служившего подготовкой утверждения конституции 1867 года, Венгрия была лишь бедной и сравнительно незначительной частью тогдашней монархии, но все же, несмотря на это, великие государственные деятели Венгрии и тогда строили свои законопроекты на основе дуализма и паритета, потому что именно эти принципы являются единственной опорой при осуществлении признанной законом системы независимости Венгрии в рамках современной конституционной государственной жизни.
Политическая структура монархии, которая заставила Венгрию подчиняться в важнейших государственных вопросах большинству и, следовательно, посторонней воле, снова погубила бы все, что было достигнуто на общую пользу после страшной борьбы, страданий, ненужной потери сил, то есть всего того, что дало и в эту войну благословенные плоды. Поэтому именно те лица, которые всегда лояльно и твердо защищали паритет, провозглашенный в 1867 году, должны изо всех сил противиться всякому триалистическому эксперименту.
Мне было бы очень неприятно узнать, что среди теперешних ответственных политических руководителей двуединой монархии существуют разногласия по этому поводу. Но даже и в таком случае мне бы казалось лишним выносить сейчас на обсуждение этот совершенно не актуальный вопрос. Но так или иначе, при переговорах с поляками следовало бы избегать выражений, которые могли бы в маловероятном, но все же мыслимом случае нового выступления на сцену австро-польского разрешения конфликта, вызвать ожидания, чреватые самыми тяжелыми последствиями.
Более рассудительные поляки, ведь, уже давно поняли, что не следует касаться дуалистической структуры двуединой монархии и что присоединение Польши должно быть проведено в форме, дарующей широкую автономию. Было бы в высшей степени неосторожно и вредно снова пробуждать стремления, выгоды которых представляются весьма сомнительными не только с точки зрения венгерской, но и с точки зрения будущности Австро-Венгерской монархии.
Прошу ваше превосходительство принять выражение моего совершенного почтения.
Будапешт. 22 февраля 1917.
