«Ниммурии, великому царю, царю Египта, моему брату, моему зятю, который любит меня и которого я люблю, – Душратта, великий царь, твой тесть, который любит тебя, царь Митанни, твой брат. Мне хорошо, пусть и тебе будет хорошо, и твоему дому, моей сестре и другим твоим женам, твоим сыновьям, твоим колесницам, твоим коням, твоим вельможам, твоей стране и всем твоим владениям – пусть будет воистину очень хорошо. В дни твоих отцов они были в весьма дружеских отношениях с моими отцами, ты же еще увеличил (эту дружбу), и с моим отцом ты был воистину в очень дружеских отношениях. Поэтому теперь, с тех пор как ты и я находимся в обоюдно дружеских отношениях, ты сделал их в десять раз более тесными сравнительно с тем, как было с моим отцом. Да соблаговолят боги, чтобы эта наша дружба процветала. Да сохраняют их в том виде, как они теперь, Тишуб (бог Митанни), владыка, и Амон – навеки!
Когда мой брат отправил своего посла Мани, говоря: „Брат мой, пришли мне в жены твою дочь, чтобы ей быть царицей Египта“, я не огорчал сердца моего брата, и я всегда отдавал дружеские распоряжения. И как желал мой брат, я показал ее Мани. И он взглянул на нее, и, когда он ее увидел, он весьма обрадовался; и, когда он доставит ее благополучно в страну моего брата, пусть Иштар и Амон сделают ее отвечающей желаниям моего брата.
Гилия, мой посол, доставил мне сообщение моего брата; когда я услышал его, оно показалось мне весьма хорошим, и я воистину очень обрадовался и сказал: „Поскольку это касается меня, если бы даже все дружеские отношения, существовавшие между нами обоими, прекратились, но существовало бы одно только это сообщение, то мы продолжали бы навеки быть друзьями“. И вот когда я писал моему брату, я сказал: „Поскольку это касается меня, мы, воистину, будем очень дружны и друг к другу весьма расположены“; и я сказал моему брату: „Пусть брат мой увеличит (нашу дружбу) вдесятеро сравнительно с тем, как было с моим отцом“, и я попросил у моего брата много золота, говоря: „Более, чем моему отцу, да даст мне и да пошлет мне мой брат“. Ты прислал моему отцу много золота: намхар из чистого (?) золота и киру из чистого (?) золота послал ты ему; мне же ты прислал (только) таблицу из золота, которое выглядит так, как если бы это был сплав с медью… Итак, пусть брат мой пришлет золота в очень большом количестве, без меры, и пусть он пришлет мне больше золота, нежели моему отцу – ибо в стране моего брата золото все равно что пыль…»
Так писали друг другу люди, вершившие судьбы всей Передней Азии. В ответ на подобные же просьбы Аменхотеп послал в дар царю Ассирии (Амарнские письма) 20 талантов золота и тем приобрел также и его дружбу. Вассальная зависимость царя Аласии (Кипра) продолжалась, и он регулярно посылал фараону большие количества меди, за исключением одного раза, когда, как он сам говорит в свое оправдание, его страну посетила чума. Настолько деятельны были отношения между Египтом и Кипром, что даже выдача имущества кипрского гражданина, умершего в Египте, рассматривалась обоими царями как нечто само собой разумеющееся, и в Египет был послан гонец для получения имущества и доставки его на Кипр жене или сыну умершего (Амарнские письма). Не желая поступаться близостью к Египту, островной царь предостерегает фараона против какого-либо союза с Хатти или Вавилонией – политика, которая, как мы увидим ниже, проводилась впоследствии и самой Вавилонией.
Встречая отовсюду поклонение и лесть и являясь объектом дипломатического внимания со стороны всех великих держав, Аменхотеп имел мало оснований беспокоиться относительно своей азиатской империи. Его сирийские вассалы были внуками людей, покоренных Тутмосом III; они воспитывались вполне в духе сближения с Египтом. Уже минуло столько времени с тех пор, как они пользовались независимостью, что они могли себя представить не иначе как вассалами Египта. В эпоху смут и вражды, когда сила являлась единственным прибежищем, такое положение в конце концов казалось им вполне нормальным порядком вещей и не было лишено своих выгод, так как избавляло их от всяких опасений относительно нападений извне. Кроме того, египетское воспитание в столице фараона создало ему среди сыновей царьков много верных слуг, наследовавших своим сирийским отцам, враждебным или равнодушным к Египту. Они заявляют о своей верности фараону при всяком случае. Так, князь Акиззи из Катны пишет Аменхотепу: «Мой владыка, здесь я, твой слуга. Я следую по пути моего владыки и моего владыки не покидаю. С тех пор как мои отцы стали твоими слугами, эта страна стала твоей страной, город Катна – твоим городом, и я принадлежу моему владыке. Мой владыка, когда приходили войска и колесницы моего владыки, еда, питье, скот, овцы, мед и масло приносились для войск и колесниц моего царя».
Такие письма начинались с самой презренной и унизительной лести, пишущий говорит: «Моему владыке-царю, моим богам, моему солнцу – Абимильки, твой слуга: семь и семь раз к ногам моего владыки я припадаю. Я прах под сандалиями моего владыки-царя. Мой владыка – солнце, поднимающееся над странами каждый день» и т. д. Вассалы падают ниц перед фараоном не просто семь раз, а еще и «на грудь и на спину». Они «почва, по которой ты шествуешь, престол, на котором ты восседаешь, подножие ног твоих», даже – «твоя собака»; а одному доставляет удовольствие называть себя конюхом лошади фараона.
Все они были в милости у фараона, и при их вступлении в должность он посылает им масла для умащения. Они извещают двор при первом знаке враждебности со стороны своих собратьев и даже уполномочены усмирять мятежных князей. По всей стране в наиболее крупных городах находятся египетские гарнизоны, состоящие из пехоты и колесниц. Но они уже больше не вербуются из одних только коренных египтян, но в значительной мере также из нубийцев и шерденов, кочевых разбойничьих отрядов морских пиратов, быть может, предков позднейших сардинцев. Начиная с этого времени они поступают на службу в египетскую армию все в большем и большем количестве. Эти отряды фараона находились на иждивении царьков, одним из проявлений преданности которых к фараону являлись, как мы уже видели, их письменные заверения о своей готовности и исполнительности при доставке припасов. Управление Сирии, таким образом, достигло устойчивости, которою оно никогда раньше не пользовалось. Дороги были безопасны от разбойников, караваны отправлялись от одного вассала к другому, и единого слова фараона было достаточно, чтобы заставить любого из подвластных ему князей пасть перед ним ниц. Внесение дани производилось столь же регулярно, как сбор податей в самом Египте. В случае малейшего промедления, стоило одному из представителей фараона, живших в крупных городах, показаться вблизи провинившегося города, чтобы повинность была внесена немедленно. Аменхотепу лично никогда не приходилось вести войну в Азии. Однажды он появился в Сидоне, и один из его чиновников упоминает о пленниках, взятых его величеством на поле битвы, но это могло относиться к его нубийской кампании.
Считалось достаточным, как мы увидим позднее, посылать войско под начальством опытного военачальника, который без труда исполнял все, что было нужно. Так продолжалось в течение целого поколения, со времени вступления на престол Аменхотепа III. Позднее один из вассальных князей писал его сыну: «Воистину, твой отец не отправлялся в поход и не обозревал стран своих вассальных князей» (Амарнские письма).
