— Дальше будет хуже.
— Куда мы идем? — спрашиваю я, отчасти потому, что это хороший вопрос, а еще потому, что не хочу, чтобы она меня отвлекла.
— Ко мне домой, — говорит она.
— Я думал, здесь ни у кого нет дома.
— Не все истории полностью забыты, — говорит Иезавель. Я понятия не имею, о чем она, но не спрашиваю.
Туннель темный, но не кромешный. Просто старый. Стены — шлакоблок и голый цемент — покрыты неразборчивым граффити. С потолка свисают трубы разных размеров. Главный коридор ветвится. Я чувствовал себя в большей безопасности с убийцами в оставшейся позади яме.
— Почему мы просто не вернулись тем же путем, каким пришли?
Иезавель останавливается и поворачивается ко мне. Она теперь — еще одна тень, только пряди темных волос сияют. Одетая в черное, она похожа на ангела, или на демона, или немного на обоих. Я хочу спросить почему, но молчу.
— Там лежит безумие, — говорит она, кивая в оставшиеся позади глубины туннеля.
— Безумие, — напоминаю я, — поглотило нас.
— Прояви немного доверия, — говорит она и идет дальше.
III
Доверие одна из тех забавных вещей, которыми трудно наградить и которые слишком легко потерять. Однажды утраченное, оно уже не вернется. Доверие между мной и Карен такое глубокое и полное, что и словами не описать. Кольцо у меня на руке только слабое отражение этого чувства.
Во время венчания священник сказал что-то о нерасторжимом круге нашей любви. Говорил, что золото символизирует чистоту и еще кучу вещей, которые я запомнил только потому, что нас снимали на видео. В тот день я был непоследователен, терялся, в бреду и раздрае, и нет — я не выпил с утра ни капли. Я был пьян от восторга — стоя у алтаря, держа за руку свою невесту, глядя в ее голубые глаза сквозь вуаль. Я никогда не думал, что ее наряд так на меня повлияет.
В прошлом я доверял и другим девушкам. Иногда отношения заканчивались разбитым сердцем или сердцами. Впрочем, царапины затягивались, шрамов не оставалось. Но в тот миг у алтаря, когда мы обменялись кольцами и говорили о вечной любви пред очами Бога, мы не просто давали друг другу обещания. Мы утверждали: «Я тебе верю».
В старших классах мой друг Джек говорил:
— Доверься мне. — Обычно перед тем, как все летело к чертям. И часто добавлял: — Да что может пойти не так? — И мы изо всех сил пытались это выяснить.
Я тоже часто бросался этой фразой и наступал на те же грабли, но все это были мелкие промашки. Теперь я думаю о чем-то гораздо более важном, о чем-то радикальном, и не знаю, смогу ли совершить это, когда придет время.
Сейчас я в раздрае, и Иезавель не просит меня ей довериться, она этого требует. У меня нет другого выбора, кроме как идти за ней, но стоит ли ей доверять? Мы знакомы полдня. Мне нужны причины получше, чем отсутствие вариантов.
Так что я не говорю, что верю ей. Просто молча иду за Иезавелью, в смятении, через подземный лабиринт. Понимаю, что играю с обручальным кольцом, кручу его большим пальцем. Разве может оно утешать, если мне из-за него так тревожно?
IV
Анна смотрела на меня так, словно не могла поверить, что я реален. Я тоже уставился на нее, не зная, чему теперь верить, не в силах заговорить. Слова кончились. Придумывать мне?..
— Что еще у тебя есть? — спросила она, сложив руки на груди, отступив на полшага. У нее на лице проступили морщины, линии, которых я прежде не замечал. Может, она не верила своим глазам, но теперь не верила и мне. Я оказался не таким, как она представляла.
— Я... — Я не мог встретиться с ней взглядом.
— Ты или ненастоящий, — сказала она, — или слишком настоящий. Какая догадка верна?
Я не знал. Мне не нравился мой ответ, но он казался наиболее честным и точным:
— Обе.
— Мне стоит извлечь из этого урок, да? Я никогда не была тобой одержима. Ты просто сон. Я не виновата, что ты так часто возвращался.
Я не ответил, и она добавила:
— В последний раз ты приснился мне месяц или два назад. — Ее глаза просветлели, в них вспыхнула радость. — Тебя не должно... Я не знаю, как мне быть.
— Если честно, я тоже.
Некоторое время мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Она немного расслабилась, по крайней мере физически, и наконец порывисто взяла меня за руки.
— Пришел на ланч?
— Никто из них не знает меня, да? Дезире. Мария. Никто.
— Только если они видели мои сны. Откуда ты?
— Лонг-Айленд.
— Квинсленд?
Я покачал головой:
— Нью-Йорк.
Она все еще держала меня за руки. Ее ладони были теплыми, нежными, податливыми.
— Ты выглядишь таким настоящим.
— Я настоящий, — сказал я, но уже начал задумываться. — Кажется, да.
— Мне этого хватит. Идешь?
— Конечно.
— И мы сможем поговорить?
— Конечно.
Что мне было делать, сказать ей «нет»? Уйти? Я ведь именно за этим сюда и шел, искал того, кто меня знает, кого-то, кто сможет помочь мне разобраться в случившемся. У меня кружилась голова, словно я был пьян. Пошел с ней, очень медленно, опасаясь, что ноги меня подведут. Чувствовал, что я болен, мягко говоря, пытался определить ощущение точнее, но всякий раз оно ускользало.
Ланч был в «Командоре». Мы обедали здесь уже дюжину раз, а может, и больше. Сдвигали столы, заказывали разные блюда, в конце обычно жаловались на работу. Обсуждали детей, жен и мужей, вечерние новости, «Сидней Суоне»
[8] или «Уэст Тайгере»
[9] — Уинстон так обрадовался, что они выиграли суперфинал, что носил оранжевое целый месяц. В общем, обычный треп за ланчем.
Сегодня я тоже все это слышал, но молчал, даже когда мне было что сказать. Анна представила меня как старого друга, который прогуливался поблизости, когда их компания вышла из «Кроунком». Все сказали «привет» и «приятно познакомиться». Даже Мик, парень, которого я не знал.
Мне было не по себе.
Я работал с этими людьми каждый день. С некоторыми годы. Учил Марию. Она сидела рядом со мной в офисе. Вчера оставил ей открытку и шоколадные конфеты, но, видимо, она их так и не получила. Словно меня не существовало.
